Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Непохоже было, чтобы длинная Кантштрассе великодушно выдала еще двадцать пять пфеннигов двум нищим, способным передвигаться без костылей.

Попытка попросить что-нибудь в кабачке кончилась неудачно: все посетители как по команде обернулись к вошедшему, и тотчас хозяин, указывая рукой на дверь, вышел из-за стойки. Не прошло и двух секунд, как секретарь очутился за дверью. Все было разыграно как по нотам.

Часы на башне пробили одиннадцать. Сырой и холодный ветер пронизывал насквозь. На Кантштрассе не видно было ни души. Они теряли надежду. Только проститутки подстерегали на углах свою добычу.

Какой-то пьяный прошел, шатаясь, им навстречу. Пьяные не подавали. Это друзья уже знали. Пьяные поднимали скандал.

Две проститутки попытались пристать к пьяному, оравшему песню, но отстали. Он не хотел. Они выругались ему вслед.

Стеклянный Глаз и секретарь пересекли еще одну площадь. Слева возвышалось огромное здание: суд района Шарлоттенбург, где в нынешнем году было зарегистрировано сто семьдесят шесть тысяч случаев неплатежеспособности. За последние пять минут друзья не встретили ни одного человека. В дрожащих коленках секретарь начал ощущать всю безнадежность их положения.

На этот раз они обогнали того долговязого. Он сторговался с какой-то проституткой и исчез с ней в подворотне.

Прожектор радиомачты ощупывал своим подвижным лучом холодную ночь. Перед выходом на шоссе Авус они, не сговариваясь, повернули налево, туда, где не было домов, и пошли вдоль дощатого забора, поворачивающего вместе с улицей. Они думали теперь только о том, как бы отыскать сухое местечко на ночь.

Поезд дальнего следования, состоящий почти целиком из спальных вагонов, словно выскользнул из города. Они следили, как он промчался по виадуку, перед которым кончался дощатый забор. Улица проходила под виадуком. Здесь пахло свежей масляной краской.

По лесам они взобрались наверх и легли на высоте десяти метров на сухих досках под самыми свежевыкрашенными железными балками виадука.

— Неужели, падая, он думал о том, что его уволят? Пока летел вниз? Как ты считаешь?

— Возможно, он потерял сознание, еще не долетев до пола, — сказал секретарь. — Говорят, так оно бывает.

Они еще немного поговорили о трагически погибшем студенте высшего технического училища. Его историю они прочли вечером в газете, вывешенной в витрине. Студент, у которого не было денег, не мог больше платить за обучение и за квартиру, он месяцами бродил, бесприютный, по Берлину и в конце концов благодаря случаю получил работу на киностудии. Он должен был масляной краской окрасить полотняную декорацию высотой с дом. Студент принял декорацию за настоящую стену и свалился с высоты четвертого этажа. Первые и единственные его слова, когда он пришел в сознание, были: «Не увольняйте! Не увольняйте!»

— Он по крайней мере попал в больницу.

— А ну, грохнись-ка сейчас на мостовую, тоже попадешь туда, — сказал секретарь.

— А если со мной ничего не случится?

— Тогда ты снова забирайся сюда и попробуй еще разок. И так, пока не ляжешь костьми.

— Ты просто груб. — Стеклянный Глаз снова приподнялся. — А думал ли ты когда-нибудь, почему…

— Да успокоишься ты наконец?!

Тогда и Стеклянный Глаз положил щеку на мокрый рукав и подтянул колени к подбородку.

Каждые десять минут по виадуку грохотала электричка.

— Вот и успокоились, — проворчал Стеклянный Глаз. — Хорош покой!

И хотя секретарь — насквозь промокший тюк тряпья, а не человек — уже спал, чей-то голос произнес:

— В два часа пройдет последняя.

Стеклянный Глаз подскочил. Это не был голос секретаря.

— Кто здесь?

Ответа не последовало. Но кто-то зашевелился, доски помоста затрещали. Стеклянный Глаз прислушался и уловил чей-то глубокий вздох: человек, верно, лег поудобнее.

Он сообразил, что их товарищ по несчастью лежит на том же помосте, в углу у стены виадука. Разглядеть что-либо было невозможно: темень — хоть глаз выколи.

Он мог бы зажечь спичку. Но так как тот не желал знакомиться, то Стеклянный Глаз снова улегся, скорчившись в три погибели.

Улица, идущая вдоль дощатого забора к виадуку, была настолько крутой, что фары мчавшегося вниз автомобиля на несколько секунд осветили помост.

Ошарашенный Стеклянный Глаз уставился на женщину. Она сидела, прислонившись к стене и уткнувшись лицом в угол. Ее черное трикотажное платье задралось выше колен. Юное, круглое лицо белело так же ослепительно, как и оголившаяся кожа ноги между чулком и подолом платья. Безгранично равнодушная, она даже не пошевельнулась под взглядом Стеклянного Глаза и прикрыла веки.

Внезапно все опять погрузилось в темноту, машина проехала.

Дождь пошел сильнее. Помост был сухим, но одежда насквозь промокла, и тело остыло и было влажным.

«И у нее, кажется, нет пальто, иначе она ноги укрыла бы… Интересно, она тоже промокла? Женщине все это труднее переносить. Зато ей двадцать. Самое большее двадцать. Одно искупается другим».

Несмотря на усталость и слабость от голода, его возбудила близость женщины, до которой можно было рукой дотянуться. Даже закрыв глаза, он видел ее круглое белое лицо.

«Так было бы теплее, — подумал он. — Но она даже не отвечает… Намного теплее, если лечь рядом».

Белое лицо проплыло сквозь мрак к краю помоста, и девушка спустилась с лесов.

Стеклянный Глаз тоже спустился вниз.

«Ведь между нами ничего не было, — сказал он умоляющим тоном. — Не надо сердиться».

Но Кордия чуть не плакала, потому что Стеклянный Глаз опять спутал ее с сестрой. Она вырвала из волос большой синий гиацинт и со злостью разорвала его зубами.

А когда он, обняв Кордию, лег с ней на циновку в доме без дверей, неожиданно появился портной и яростно крикнул Кордии: «Ивира!»

Кордия еще теснее прижалась к нему. Но тут вошла Ивира и рассердилась на сестру за то, что она лежит с Стеклянным Глазом. «Ну и ералаш! Теперь я совсем запутался», — сказал Стеклянный Глаз и спросил, которая же все-таки из них его возлюбленная.

Ответа он не получил. Сестры ушли с портным и обе легли к нему в могилу. Он услышал, как комья земли барабанят по деревянной крышке гроба, с замиранием сердца прислушался к приглушенному стуку и проснулся: приглушенный стук подходившей электрички становился явственней. И наконец поезд с оглушительным грохотом промчался по виадуку.

«Она сказала, что в два часа пройдет последняя… Почему она, собственно, это сказала? Ведь она не из разговорчивых… Словно товарищ по работе, который предупреждает новичка, что можно и чего нельзя делать!»

Он вытянул ноги и потер заледеневшие колени, уже несколько часов облепленные мокрыми брюками. Как и девушка, он прислонился спиной к стене и уставился в темноту ночи. «Долго я эту жизнь не выдержку… Что нам делать? Что мне делать?»