Николай Коняев - Пригород

— Грабеж… — добродушно согласился Лапицкий. — В милицию, может, заявить, а?

— Сейчас… — сказала Сергеевна. — Ну, сейчас я им устрою!

И она схватила телефонную трубку.

— Промышленная! — закричала она. — Когда вагоны дадите?! А нам сейчас надо! У нас литейка остановилась — силумина нет! Мы в управление дороги звонить будем! Сейчас! Немедленно! Нет! Нету у нас времени, нет!

Не помнила Сергеевна более страшных ночей, чем эта…

Всхлипывая, она задремала, опустив голову на пустую, но все еще пахнущую колбасой сумку. И привиделось ей, что догадалась она вызвать из дома дочку и та приехала на завод и увезла сумку. И пришла Сергеевна утром со смены, а вся семья уже сидит за столом, и у каждого в руке по куску колбасы.

Резкий звонок с Промышленной станции бесцеремонно ворвался в это счастливое видение.

Сергеевна открыла глаза.

Не было дома, не было семьи. Унылые стены зараздевалья окружали Сергеевну, а напротив сидел охранник Лапицкий и, сжимая в кулаке палку копченой колбасы, старательно жевал ее, задумчиво глядя на весовщицу.

Все еще не понимая, проснулась она или просто так жутко изменился сон, Сергеевна тряхнула головой, но тут — резкий! — снова раздался звонок, и она схватилась за трубку.

— Спите там, что ли? — раздался в трубке раздраженный женский голос — Силумины вам подаем.

— Спасибочки… — пропела Сергеевна и, повесив трубку, злобно взглянула на Лапицкого. Но, видно, и впрямь, ей померещилось: скромно сидел тот, глядя на нее, и никакой колбасы не ел.

— Ворота открывать, што ли? — озабоченно спросил он. — А то ведь опять задержка будет…

— Открывай! — сказала Сергеевна. — Силумины подают.

Но как ни торопился Лапицкий, тепловоз опередил его. Истошно закричал за заводской стеной, когда Лапицкий только вышел на рамку. Со всех ног бросился охранник к воротам, сжимая в кулаке ключ. Сердце выпрыгивало из-под шинели — снова взялся Лапицкий за замок. Но напрасно штурмовал его охранник и на этот раз…

Лицо машиниста побелело, а щеки задергались.

— Д-до утра здесь стоять будет! — прокричал он и снова погнал полувагон в тупик.

— Да чтоб тебе! Чтоб ты, мать твою… — бессильно ругался Лапицкий, все еще пытаясь всунуть ключ в заколдованную замочную скважину.

Потом он озяб и, плюнув на замок, пошел на склад греться. А Романеня в своей казачьей, с красным околышем шапке снова пробрался к воротам и поменял замки еще раз.

Сергеевна позвонила прямо начальнику охраны Малькову.

— Перепились твои охранники! — кричала она на сонного отставного полковника. — Ворота и те с пьяных глаз открыть не могут! Пятый раз тепловоз не пускают!

Мальков оделся и, ежась от ночного морозца, вышел из дома.

Выстроившись полукругом, о н и стояли у входа в литейку и ждали. Инстинктивно Ромашов оглянулся назад, но и там, сзади, тоже были о н и. Оскаленные морды смыкались вокруг.

— Это ты! Ты нас завел сюда! — кричал Термометр Андрею.

— Да хотя бы и я! — странно улыбаясь, отвечал тот. — Теперь-то уже все равно!

— У, сука-а! — завыл Термометр. — Падла лягавая!

Ромашов едва успел увернуться. Мимо, совсем рядом, обдав нечистым дыханием, пролетела эта тварь. Она прыгала откуда-то сбоку. Ромашов поднял факел вверх и вздрогнул: горы отливок щерились на него оскаленными, давно знакомыми мордами. Поздно было отступать и назад. Там тоже растекалась шипящая дуга.

Времени не оставалось, но теперь, когда удалось преодолеть бессмысленность движения, не было и страха. На руках Ромашова лежал сверточек с их будущим, с его будущим, с будущим Термометра и Андрея, и это главное, а придумать — они придумают что-нибудь.

— Факелы! — выкрикнул Ромашов, выплеснув в одном-единственном слове сдавивший всех страх. Прижимая к груди ребенка, он окунул свой факел в ведерко со смолой и бросился вперед. Ткнул огнем в оскалившуюся перед ним морду, и тварь, зашипев, попятилась, а Ромашов, размахивая факелом, уже шагнул вперед, расчищая себе дорогу.

Сзади матерился Термометр. Он тоже размахивал своим факелом, и только Андрей, не двигаясь, наблюдал за сражением.

Едко пахло вокруг паленой шерстью.

— Иди, иди сюда, кисанька! — кричал Термометр. — На! На!

Он глубоко окунал в ведерко факел и, размахивая им, разбрасывал по сторонам горящие хлопья. Одна подожженная тварь уже крутилась. От нее разлетались искры…

И то ли смола кончилась у Термометра, то ли просто осенило его, но Ромашов вдруг увидел в его руках канистру с бензином, которую Термометр схватил, должно быть, возле автопогрузчика. Держа канистру обеими руками, Термометр раскручивался то в одну сторону, то в другую, расплескивая бензин. Стадо охватила паника… Обезумев от боли, твари мчались по заводским переулкам. И вот один, кажущийся особенно огромным из-за охватившего его пламени, кот вспрыгнул на бензовоз, к которому так стремился пробраться Ромашов, и сразу же яркой вспышкой огня ослепило Ромашова.

Когда Ромашов очнулся — взрывной волной сбило его с ног, — первое, что услышал он, был смех Андрея.

— Пробились! — хохотал он. — Пробились, ребятки…

Жутковатым был этот смех.

Неверными синеватыми язычками пламени догорали в переулке остатки бензина, а вокруг — куда ни взгляни — мчались, рассыпая по сторонам искры, мяучащие комья огня: бензовоз взорвался посреди стаи…

Времени не было.

Теперь, когда вокруг бушевал огонь, Ромашов понял, что, едва они миновали Дражненскую проходную, все, что ни делали, было лишь видимостью действия. Черными стенами смыкались вокруг заводские корпуса, и время оказывалось замкнутым в этом магическом лабиринте.

Но сейчас, когда подожженные коты разнесли огонь по всем заводским закоулкам и, вначале нехотя, томительно медленно, начали гореть сразу все цеха, время как бы включили, и его секунды, минуты побежали стремительно вперед, словно бы стремясь заполнить зияющую пустоту.

Осторожно Ромашов заглянул в лицо ребенка и счастливо улыбнулся.

Все происходило в считанные мгновения.

Вот густо повалил из окон механического цеха дым. Ядовитые клубы — то красно-бурые, словно ржавчина, то пепельные, то едко-зеленые, как трава перед грозой — заволакивали переулки. Потом пламя выметнулось из цехов — и сразу стало светло.

— К градирне! — сказал Ромашов. — Там вода.

И, задыхаясь от едкого дыма, прижимая к себе сверточек, побежал вдоль литейки к складам…

Возле складов химикатов лежали газовые баллоны, и сейчас, когда огонь охватил и их, они начали рваться, словно тяжелые бомбы. Взрывной волной вышибло стекла в литейке, и огонь длинными языками рванулся наружу. От жары, охватившей переулок, начала тлеть одежда. За первым взрывом раздался второй. Стена химикатовского склада рухнула, и огонь вывалился на улицу, словно живой двинулся в погоню за убегающими людьми.