Николай Коняев - Пригород

Он поставил кар на подзарядку, потом выключил вентилятор в клетушке и, подумав, закрыл здесь дверь на защелку изнутри, а сам вышел через карное, закрыл и его.

Вообще-то он оставлял ключ от клетушки в коридорчике, чтобы помещением могли пользоваться приятели, но сегодня Термометр доконал его, и Карапету казалось, что наконец-то он начинает излечиваться от своего человеколюбия.

«Всем не напомогаешься…» — вспомнил он совет Фрола и, засунув ключи в карман, мужественно зашагал к проходной. Этакий мужественный, умеющий постоять за свои интересы человек. Там, на проходной, он и столкнулся с Миссуном, спешившим на завод.

Миссуна встревожил звонок Сергеевны, но он и не предполагал, что увидит такое, — вся бригада Русецкого вместе с Андреем сидела в зараздевалье и играла в карты.

— Да в-вы что?! — правый глаз Миссуна даже задергался от возмущения. — Силумин не разгружен, а вы в карты играете!

— О! — радостно проговорил Романеня. — Ну, наконец-то… Пришел, дарагой. А мы уже в гости к тебе идти собирались!

— Ты кончай шутковать! — закричал Миссун. — А ты? — он обернулся к Русецкому. — Ты-то о чем думаешь? Сейчас еще два вагона подадут, так что? До следующей смены стоять им?

— Да не гони ты вагоны свои… — сказал Романеня, вставая. — Ты вот объясни лучше мне: что это такое?

И он вытащил из кармана отбитый на заводской ЭВМ квиток с месячным расчетом.

Миссун взял квиток, внимательно посмотрел на него, перевернул: нет ли чего на обороте? Пожал плечами.

— Это? — переспросил он.

— Это-это!

— Да заработок, наверное…

— Наверное?! — в уголках рта у Романени пузырями вздулась злая слюна. — Так, значит, это заработок, да?!

Он схватил с подоконника монтировку и медленно двинулся на отступающего к стене Миссуна.

— Слушай, дарагой! — говорил он, и страшновато прыгали бешеные глаза. — Ты меня знаешь, начальник. Я парень простой. Что держу в руке, тем и ударю. Больно будет, дарагой!

— Д-да ты что? — бормотал Миссун, не сводя глаз с монтировки. — Т-ты не понял. Это не я… Э-это новый начальник т-так… Я вам з-закрыл наряды, как положено… А он п-посмотрел по книге и п-приказал п-переписать их! С-сидоровичам зато по четыреста рублей в этом месяце вышло!

— А мне начхать, сколько у Сидоровичей! — заорал Романеня. — Я тебя, сука, про нас спрашиваю!

— Но э-это не я! — отшатнулся Миссун. — Р-ромашов т-так велел!

— А мне начхать, кто велел! — Романеня вскинул над головой монтировку. — На кой хрен ты нужен, если с тебя и спросить нельзя?!

Может быть, и ударил бы он Миссуна монтировкой, но тот, еще не дожидаясь удара, обмяк как-то, громко икнул, и из штанины его полилось. Темным пятном быстро растекалась по полу лужица.

— Э-э, дарагой… — успокаиваясь, проговорил Романеня. — Ну, зачем же так сразу? Я с тобой культурно поговорить хотел, а ты сразу в штанишки наделал… Ладно, дарагой, на первый раз хватит. Иди домой, посушись, и больше… — он провел монтировкой возле Миссуновского носа. — Больше, дарагой, так не делай. Это я тебе не советую.

Ссутулившись, Миссун покорно побрел к двери.

В дверях он остановился.

Сергеевна, словно и не видела ничего, уткнулась в журнал. Русецкий, чуть отвернувшись в сторону, старательно тасовал ветхие карты. Андрей Угаров, задумавшись о чем-то, барабанил пальцами по столу.

— Хлоп-пцы… — сказал Миссун. — А с с-силумином-то что делать?

— Ты еще здесь? — обернулся к нему Романеня, пристраивавший на шкафу монтировку. — Я ведь сказал тебе, чтобы ты домой шел, штанишки сушил! Ну!

Миссун исчез.

— Может, пойдем, докидаем этот вагон? — спросил Андрей.

— Утром докидаем… — сказал Романеня и, поправив краснеющую, как казачий околыш, пачку «Примы», сел за стол. Он забрал карты у Русецкого и принялся раздавать их. — Утром… — он ухмыльнулся. — Я думаю, ночью подачи не будет.

— Не будет?! — взвилась Сергеевна и схватила с телефона трубку.

— Лилечка! — закричала она. — Толкните нам силуминчики, голубушка! Сейчас, сейчас, милая! Хлопчики у нас простаивают. Попробуешь? Попробуй, миленькая!

— Ай, такая ведь серьезная женщина… — осуждающе покачал головой Романеня. — Все есть. Колбаса есть, пенсия тоже. Скажи, пачему ты пословицы не знаешь, а? Про яму. Не рой другому, сама в нее попадешь!

— Сейчас! Сейчас! — злобно отвечала Сергеевна. — Сейчас оба вагона прикатят. А утром Ромашов живо разберется с вами. Это вам не Миссун.

Андрей с интересом взглянул на Романеню, но тот, кажется, и не слышал Сергеевны.

— Ай-я-яй! — сочувственно проговорил он. — Это ж ведь надо, какой тебе дурень, бригадир, привалил. Его и двумя вагонами не увезешь. Ты, Сергеевна, три вагона проси.

И он заботливо разложил перед Русецким карты. Дурень и в самом деле получился отменный. К концу игры Романеня скопил на своем ходе козырного туза и четыре шестерки.

Не нужно говорить лишних слов. Андрей уже собирался пойти поискать Варю, когда она вошла в зараздевалье.

— А вот и помощница нам на силумин! — обрадовался Романеня. — А ты беспокоился, дарагой… Да вчетвером-то три вагона мы и за полчаса выкидаем.

Варя засмеялась в ответ.

— Ну, вот… — укоризненно сказал Романеня. — Смеешься. А ты не смейся. У нас порядки такие, что если работа тяжелая, то и женщины помогают. У нас так. Если работать, то сразу до трусиков раздевайся.

— Ну ладно… — сказал Андрей. — Значит, утром разгрузим?

— Утром, дарагой… — грустно ответил ему Романеня. — Считай, что до утра увольнительная у тебя.

Варя шла рядом с Андреем по заводским переулкам, залитым густой ночной темью.

Фонари не горели здесь, а тот редкий свет, что падал из открытых дверей и окон литейки, лишь тускло поблескивал на грудах металлолома, в схваченных заморозком лужицах.

Варя искоса взглянула на Андрея.

Большой и сильный, он уверенно шагал сквозь ночной завод, словно весь завод был его домом.

— Слышишь? — Варя сжала пальцами локоть Андрея.

Андрей остановился, прислушался.

В металлическом лязге и ровном гудении станков явственно прозвучал живой вскрик.

Он доносился сверху, и Андрей, подняв глаза, увидел, что на облитой дымчатым светом прожекторов крыше склада химикатов дерутся коты.

— А-а-а, — сказал он. — Это коты… Сегодня валерьянки нанюхались, вот теперь и дерутся…

— Они странно кричат… — вздохнула Варя, — Мне показалось, что это плачет ребенок…

Ночь чернотою залила заводское поле… Подкралась к заводским стенам и, перевалившись через них, расползлась по окраинам, по плохо освещенным переулкам. Потонули в этой черноте склады химикатов, градирня, мусорные ворота. И Бачилла, спустившись с ярко освещенной рамки, с трудом отыскал их в такой темноте.