Владимир Березин - Дорога на Астапово [путевой роман]

И никого не видно: ни машиниста, ни кондуктора с фонарями, ни главного со свистком. Где-то там, внутри, за щитом, за стальной обшивкой, возле массивных рычагов, возле пулемётов, возле орудий, насторожившись, притаились красноармейцы, но всё это спрятано, всё молчит.

Молчит до поры до времени. Но вот прокатится без гудков, без свистков бронепоезд ночью туда, где близок враг, или вырвется на поле, туда, где идёт тяжёлый бой красных с белыми. Ах, как резанут тогда из тёмных щелей гибельные пулемёты! Ух, как грохнут тогда из поворачивающихся башен залпы проснувшихся могучих орудий!» [196] Гайдар А. Дальние страны // Собрание сочинений: в 4 т. Т. 1. М.: Государственное издательство детской литературы, 1949. С. 316.

Алексей Толстой так описывает тот же предмет: «Из-за поворота, из горной выемки, появился огромный поезд с двумя пышущими жаром паровозами, с блиндированными платформами, с тускло отсвечивающими жерлами пушек… Выли два паровоза, окутанные паром…» [197] Толстой А. В снегах // Собрание сочинений: в 10 т. Т. 3. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958. С. 123.

В советской литературе есть единственный бронепоезд, чей порядковый номер знает каждый — «14–69». Всеволод Иванов пишет не про красный, а про белый бронепоезд, только потом захваченный партизанами.

«В жирных тёмных полях сытно шумят гаоляны.

Медный китайский дракон жёлтыми звенящими кольцами бьётся в лесу. А в кольцах перекатываются, грохочут квадратные серые коробки. На жёлтой чешуе дракона — дым, пепел, искры…

Сталь по стали звенит, куёт!..

Дым. Искры. Гаолян. Тучные поля.

Может, дракон китайский из сопок, может, из леса…

Жёлтые листья, жёлтое небо. Гаоляны! Поля!» [198] Иванов Вс. Бронепоезд 69–14 // Избранное: в 2 т. Т. 1. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1937. С. 86.

Злобно-багрово блестят зрачки этого паровоза. Он не похож на другие локомотивы в этом же тексте: «Добродушный толстый паровоз, облегчённо вздыхая, подтащил к перрону шесть вагонов японских солдат. За ним другой…» [199] Там же. С. 24.

Один из героев, сибирский старик, называет это механическое чудовище «бранепояс». Старик добавляет в понятие новый смысл, отсылает одновременно и к амуниции, и к звериному миру.

Белый бронепоезд злобен, и он тоже антропоморфен, как и сам паровоз в русской литературе. Захват бронепоезда похож на покорение женщины и даже насилие над ней: «На паровозе уцепились мужики, ёрзают по стали горячими хмельными глазами».

Но есть особый писатель, для которого паровоз и вправду живое существо. Это Платонов. Вот идёт вдоль железнодорожного полотна сокровенный человек Пухов, зажав в кулаке четыре собственных зуба, выбитых при крушении. Идёт, увязая в снегу, потому что впереди «паровоз, не сдаваясь, продолжал буксовать на месте, дрожа от свирепой безысходной силы, яростно прессуя грудью горы снега впереди». «Тяжёлый броневой поезд наркома», который «всегда шёл на двух лучших паровозах», уступил один из них снегоочистительной установке.

Пухов ещё не знает, что помощник машиниста в своей будке проткнут насквозь паровозной внутренностью. «„И как он, дурак, нарвался на штырь? И как раз ведь в темя, в самый материнский родничок хватило!“ — обнаружил событие Пухов. Остановив бег на месте взбесившегося паровоза, Пухов оглядел всё его устройство и снова подумал о помощнике: „Жалко дурака: пар хорошо держал!“

Манометр действительно и сейчас показывал тридцать атмосфер, почти предельное давление, — и это после десяти часов хода в глубоком плотном снегу!»

Сначала герой мгновенно привыкает к своему увечью, потом на секунду удивляется чужой смерти, жалеет о ней. Итог размышлений — восхищение красотой и мощью машины, переживающей смерть человека.

«Казачий офицер, видя спокойствие мастеровых, растерялся и охрип голосом <���…> Казаки вынули револьверы и окружили мастеровых. Тогда Пухов рассерчал:

— Вот сволочи, в механике не понимают, а командуют!

— Што-о?! — захрипел офицер. — Марш на паровоз, иначе пулю в затылок получишь!

— Что ты, чёртова кукла, пулей пугаешь! — закричал, забываясь, Пухов. — Я сам тебя гайкой смажу! Не видишь, что в перевал сели и люди побились! Фулюган, чёрт!» [200] Платонов А. Сокровенный человек // Избранное: в 2 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1978. С. 315.

«Казаки сошли с лошадей и бродили вокруг паровоза, как бы ища потерянное».

Железнодорожный рабочий побеждает сначала морально — на его стороне знание машины, а потом уж казачий разъезд дочиста выкашивают пулемёты наркомовского бронепоезда.

Другая победа паровозного бога описана Паустовским. У него вообще много поездов — разных. Паустовский пишет о железной дороге совершенно иначе.

Сначала — красный бархат, дамское купе, потом — дачная линия парового трамвая в Москве, где Паустовский ездит кондуктором. «Маленький паровоз, похожий на самовар, был вместе с трубой запрятан в коробку из железа. Он выдавал себя только детским свистом и клубами пара. Паровоз тащил четыре дачных вагона. Они освещались свечами. Электричества на „паровичке“ не было».

Потом Паустовский начинает своё путешествие через Россию и Украину и среди прочего говорит о паровозе, на котором некая баба везёт комод в подарок на свадьбу.

«Началось с того, что баба вместо обещанных пяти фунтов сала и двух буханок хлеба дала машинисту только фунт сала и одну буханку. Машинист не сказал ни слова. Он даже поблагодарил бабу и начал с помощью кочегара сгружать комод с паровоза. Комод весил пудов пятнадцать, не меньше. Его с трудом стащили с паровозной площадки и поставили на рельсы.

— Два здоровых бугая, — сказала баба, — а один комод сдужить не имеете силы. Тащите его дальше.

— Попробуй сама двинуть его, чёрта, — ответил машинист. — Без лома не обойдёшься. Сейчас возьму лом.

Он полез в паровозную будку за ломом, но лома не взял, а пустил в обе стороны от паровоза две струи горячего свистящего пара. Баба вскрикнула и отскочила. Машинист тронул паровоз, ударил в комод, тот с сухим треском разлетелся на части, и из него вывалилось всё богатое приданое — ватное одеяло, рубашки, платья, полотенца, мельхиоровые ножи, вилки, ложки, отрезы материи и даже никелированный самовар. Паровоз с ликующим гудком, пуская пар, прошёл по этому приданому к водокачке, сплющив в лепёшку самовар. Но этого было мало. Машинист дал задний ход, остановил паровоз над приданым, и из паровоза неожиданно полилась на это приданое горячая вода, смешанная с машинным маслом» [201] Паустовский К. Повесть о жизни, кн. 1–3 // Собрание сочинений: в 9 т. Т. 4. М.: Художественная литература, 1982. С. 676. .