Вениамин Агеев - Песни сирены [сборник]

– Я… Я боюсь.

– Чего?

– Он меня убьёт. Он и тебя убьёт, если ты попытаешься вмешаться.

– И кто же он?

– Алик.

– Шакиров?

– Да, – чуть слышно прошептала она.

Я выпустил ладонь Аллы из рук и сжал кулаки.

– Послушай! Ты всё расскажешь следователю. А если ты не расскажешь, то я найду другой способ сообщить ему об этой твари. Я тебе обещаю.

– Но ты же ничего не знаешь!

– Так расскажи мне, чтобы я знал.

Алла надолго замолчала, но, поняв, что я не отступлю, начала свой рассказ.

– Ты помнишь те деньги, что Роман через тебя передал?

– Помню.

– А вскоре после этого я Алекпера встретила. Ну и подумала, что, если такой бандит на Генку наедет, тот точно никуда не денется. В общем, я решила, что предложу пятьсот долларов в обмен на услугу. Позвонила Шакирову, попросила о встрече. Он согласился. Ну и всё.

– Это когда ты с ним в «Экспрессе» встречалась?

– Да.

– И что дальше?

– Ну а после того, как я с работы уволилась, я ему опять позвонила. Сказала, что всё отменяется, а он ответил, что план уже выполнен и даже перевыполнен. И что, вообще-то, такие заказы назад не берут, но он готов со мной обсудить отступные условия. Напрашивался ко мне домой для разговора, но я настояла, чтобы мы встретились на нейтральной полосе. Ну он и сказал, чтоб я приходила в сквер.

– И ты пошла?

– Что мне оставалось делать?

– А потом?

– Встретились. Он сказал, что раз мне теперь ничего не нужно, его устроит простой обмен: я тоже должна оказать ему небольшую услугу. Ну, ты понимаешь… А деньги-де можешь оставить себе. К тому времени я уже пожалела, что пришла и, наоборот, готова была ему заплатить, как договорились, даже сверху добавить, лишь бы отвязался. Только денег у меня с собой не было, я же надеялась, что как-нибудь так удастся замять это дело, бесплатно. Попыталась уйти, но он меня схватил за руку и не отпускал, при этом всё время из крайности в крайность бросался: то начинал угрожать, а то уговаривал почти ласково. Но я сказала, нет, даже и не мечтай, а бабки можешь хоть завтра получить. Тогда он снова пристал, почему, мол, ты не хочешь уступить, я не понимаю. В конце концов, какая разница? Между нами всё уже было. Ну будет ещё раз. Потому, говорю. Раньше я была свободна. Он удивился, разве я сейчас замужем? Нет, говорю, не замужем, но это ничего не меняет. Я, говорю, даже больше, чем замужем, у меня любимый мужчина есть. Тут ему, видно, надоело на себя благородство напускать, он мне руку завернул за спину и потащил куда-то в заросли. Честно говоря, до этого самого момента я не особенно боялась. Я, конечно, знала, какого сорта этот человек, но всё же у него принципы какие-то были. Я до последнего не верила, что он способен над женщиной надругаться. А в эту минуту поняла – всё! Тогда я туфлю с ноги сняла и каблуком ему прямо в лицо ударила. Он руки разжал от неожиданности, а я побежала. И почти оторвалась, но уже возле выхода он меня нагнал и ножку подставил, вот я и звезданулась головой. А больше ничего не помню, потом-то я уже здесь очнулась.

– И что? Это всё?

– Да, всё.

– Выходит, этот зверь тебя избивал и насиловал, пока ты без сознания была. Вот подонок!

– Теперь ты понимаешь, почему я так боюсь?

– Понимаю.

Но на самом деле, я не понимал. Здесь явно было что-то ещё. Да, Алла действительно боялась, и я видел, что она боится, но причина этого крылась в чём-то другом. Тогда я решил пойти ва-банк.

– Понимаю. Но это не повод, чтобы молчать. Ты как знаешь, а я сейчас же иду в милицию.

– Подожди! – взмолилась Алла. – Я тебе ещё не всё сказала…

Сам не знаю, для чего я снова поехал в посёлок кирпичного завода. На этот раз можно с уверенностью сказать – лучше бы я этого не делал. Потому что теперь мне никогда не забыть того, что я увидел. Жалкая халупа шантажиста всё так же выделялась нищенским убожеством даже среди не слишком роскошных соседних строений. И полуободранная калитка чернела старыми досками и голубела остатками сохранившейся кое-где краски на фоне низкой ржавой изгороди из разномастных штамповочных отходов в виде металлических полос с рядами одинаковых отверстий. Только на сей раз возле шемякинского дома царило мрачное оживление. Группы людей по четыре-пять человек выходили из калитки и рассаживались в стоящие по обочинам машины, хотя процессия ещё не тронулась. Гроб, по-видимому, уже поставили в кузов грузовичка с низкими бортами – из тех, что и по сей день, несмотря ни на какие запреты, продолжают играть роль катафалков в бедных предместьях и деревнях. Вдоль забора стояли опустевшие скамейки для участников похорон, покрытые рогожками. Только на двух крайних скамьях ещё сидели три древние старухи да квартет хорошо поднабравшихся мужчин – судя по возрасту и внешности, они вполне могли быть Генкиными друзьями. Больше мне тут нечего было делать: всё, что я мог увидеть, я уже увидел. Когда моя машина, постепенно набирая скорость, проезжала мимо грузовика, к его кабине откуда-то сбоку выбежала маленькая девочка с чёрной косынкой на голове. Потом мне казалось, что на её глазах блестели слёзы, хотя на самом деле разглядеть в движении мелкие черты детского лица не представлялось возможным. Эта девочка осталась сиротой не без помощи Аллы, а если копнуть поглубже, то и не без моего участия – и совершенно неважно, каким человеком был отец этого ребёнка – он хотя бы был. Он хотя бы был – просто был. А теперь исчез навсегда. И пусть моя личная ответственность за его смерть измерялась бесконечно малой величиной, я всё равно ощущал страшную тяжесть, и кому, как не мне, «безотцовщине», как называла меня мать Гали, было знать горечь подобной утраты? «Теперь ты понял, почему я ничего не могу рассказать следователю?» – спросила меня Алла. Теперь я понял.

Накануне моя подруга рассказала мне о том, как пыталась уговорить Шакирова оставить Генку в покое и как тот лишь недобро усмехнулся в ответ. «Ничего, – сказал Алекпер, – теперь до страшного суда его покой никто не потревожит». Как бы ни была Алла напугана этими словами, она всё же надеялась, что Шакиров шутит, но тот уверил её, что говорит правду. «Дёрганый какой-то фраер попался, – так объяснил он Алле обстоятельства происшествия, – сам на ножик налетел. Я не собирался его убивать, я его даже пальцем тронуть не успел, пригрозил только».

Потом Алла снова плакала и снова просила у меня прощения. За всё, что случилось с нами с тех пор, как всплыла эта злополучная кассета, за то, что из-за её авантюр мы оказались в таком дерьме, а больше всего – что меня здорово удивило – за то, что Алик воспользовался её телом, пока она лежала без сознания, то есть как раз за то, в чём не было её вины. Но она, видимо, считала, что вина была, и что, в любом случае, именно это для меня наиболее важно. Тогда она ещё не знала, что не только события последних суток, но и вообще всё, что было с ней связано, утратило для меня почти всякое значение. Единственное желание, которое у меня теперь ассоциировалось с Аллой, – держаться от неё подальше.