Вениамин Агеев - Песни сирены [сборник]

Маленький Миша остался без отца, когда ему было всего лишь шесть лет. Он ничем не выделялся среди других учеников в младших классах школы, да и когда подрос, запомнился учителям и однокашникам не академическими способностями – здесь он сохранил своё положение ничем не примечательного середнячка – а тем, что, повзрослев, превратился в статного красавца, на которого заглядывались многие старшеклассницы. Ничего удивительного, что и избранницей Михаила стала Аня Р. – бесспорно, самая красивая девушка их выпуска. Трудно сказать, как сложилась бы их жизнь в мирное время, но вскоре началась война, и Миша, как и многие его сверстники, едва успев окончить школу, ушёл на передовую. В сорок первом году не многие считали, что война затянется надолго, и прощался Михаил со своей невестой, как они тогда полагали, всего на несколько месяцев. Вернулся же он только в конце сорок пятого, да не один, а с молодой женой – невзрачной, но работящей, – и кучей домашнего скарба. По приезде Михаил даже не посчитал нужным увидеться с Аней, которая верно ждала его возвращения с фронта – увидеться хотя бы для того, чтобы объясниться и повиниться. Зато некоторым из своих школьных друзей, также, как и он, уцелевших в огне сражений, Миша рассказал, что конец войны застал его в Литве. Там он познакомился со своей Эгле, там они поженились, а вскоре после этого решили перебраться на тёплый изобильный юг. Так началась семейная жизнь Михаила в родном городе, но недолго она была безмятежной – дай была ли?

Ни Аня, ни Михаил не искали встречи друг с другом: он – ощущая свою вину перед ней, она – чувствуя себя обманутой. Но, живя в одном районе, не нужно устраивать встречу нарочно, она и так произойдёт рано или поздно – она и произошла. А когда это случилось, то ни чувство обиды, ни чувство вины, ни семейные узы, ни боязнь пересудов не остановили неизбежного – вихрь любви разметал и унёс всякую осторожность и даже чувство самосохранения. Девичье сердце отходчиво, говорит одна древняя народная мудрость, другая же утверждает, что старая влюблённость не ржавеет. Так или нет, но, скорее всего, призрак всепоглощающей страсти, поманив любовников неземным блаженством, отнял у них остатки осмотрительности. Между тем призрак ещё одной особы женского пола – старухи с косой – уже стоял на пороге дома Михаила.

Прошло совсем немного времени, и Эгле, несмотря на то, что плохо говорила по-русски, не только узнала о плохо скрываемых изменах мужа, но и навела справки об Ане – пока только заочные. В свете дальнейших событий не вполне понятно, для чего ей это было нужно – впрочем, не исключено, что Эгле хотела уяснить для себя, насколько опасен противник и есть ли у неё хоть какая-то надежда на победу в открытом противостоянии. Наконец наступил день, когда она, проследив за мужем, когда тот шёл на свидание с Аней, и, увидев противницу, оставила дальнейшие колебания – именно в тот момент Эгле, по всей вероятности, трезво оценила свои шансы. Да и в самом деле! Что она, белесая моль с коренастой фигурой и крепкими красноватыми руками, столь востребованными в хуторском хозяйстве, могла противопоставить стройной длинноногой шатенке, обладающей не только природной грацией, но и уверенными манерами щеголихи-горожанки? Эгле была не настолько слепа или наивна, чтобы не попять – при всей своей домовитости, трудолюбии и любви к мужу, она не в силах его удержать. Дальнейшие события развивались стремительно. Утром Эгле уже показывала молодому капитану НКВД снимки мужа, сделанные на привале, где на фоне дымящей полевой кухни немецкого образца фотографу позировала группа военных, в центре которой красовался Михаил в форме офицера «Litauische Sonderverbände» – «Литовского специального соединения», созданного и вооружённого немцами для борьбы с советскими партизанами и формированиями польской Армии Крайовой на территории Литвы и Белоруссии. Снимки были якобы обнаружены Эгле лишь накануне вечером, и она, повинуясь гражданскому долгу, не посчитала возможным утаивать их от властей. В тот же день мужа бдительной гражданки задержали, а ещё через две недели из Литвы было получено подтверждение подлинности фотографий. Сам арестант, подвергнутый профессиональным допросам, к тому времени строчил длинное признание, начиная ещё с момента дезертирства из Красной Армии в сорок первом году. Да он и не запирался долго, «поплыл», как только следователь показал ему снимок. Только громко выругался в адрес отсутствующей жены, ещё не понимая, чьими заботами оказался в камере: «Она же меня уверяла, что всё уничтожила! Пожалела сжечь, дура!» Вообще-то, для Эгле подобная тактика была чревата серьёзными последствиями – разве не в доме её отца прятался Михаил после прихода советских войск? Разве не внушали подозрения бородачи с автоматами за спиной, которые приходили из леса к ним на хутор, причём Михаил вёл себя с ними как равный, а то и как начальник? Эгле и в самом деле трижды вызывал следователь «для проведения беседы». Но пронесло. Напоследок не слишком искушённый в литовских делах капитан НКВД с раскосыми глазами даже крепко пожал её руку, добавив, что выражает ей благодарность от лица органов безопасности – хорошо было бы, коль все граждане проявляли бы такую же классовую сознательность и советский патриотизм. Что ответила ему на это Эгле и потупила ли она глаза с подобающей скромностью или же двустволкой разрядила в капитана свой ненавидящий взгляд, мы не знаем. Соседи рассказывали, что она тихо исчезла из города, даже не дождавшись официального окончания следствия, – скорее всего, убыла к себе на родину. Не исключено, что и до неё дотянулась длинная рука чекистов – пусть не сразу, но жёстко и неумолимо, через годы и расстояния. Впрочем, об этом ничего не было достоверно известно. Михаила же военный трибунал осудил за измену Родине по статье 58-1, формально определив меру наказания в пятнадцать лет исправительно-трудовых лагерей, хотя, судя по тому, что с тех пор никто не получал от него никаких вестей, можно с достаточным основанием предположить, что он, подобно многим другим осуждённым, виновным и безвинным, нашёл в свою смерть в подвале областного управления НКВД – в те времена подобные случаи были нередки. Что касается улицы, то вроде бы по горячим следам предложение о её новом наименовании стояло на повестке дня в горкоме партии, но потом ситуация как-то зависла, решение был временно отложено, а вслед за тем пришли другие времена, и проблему подмоченной репутации полководца тихо спустили на тормозах – вот только его имя исчезло из официозного оборота, уступив место именам героев помельче, но поблагонадёжней, без всяких нежелательных ассоциаций. Впрочем, добавил отец, мало кто всерьёз задаётся вопросами о названиях улиц, тем более что каждые два-три десятилетия, вместе со сменой политического курса, идёт новая волна переименований. Раньше это происходило пореже, но наверняка даже в старых кварталах не осталось ни одного оригинального названия – за более чем тысячелетнюю историю города здесь многажды сменились и этносы, и топонимия.