Жужа Тури - Под одной крышей

Пока она решает, идти ей или не идти, раздается звонок. Спокойно, не надо бежать очертя голову, но вот дверь распахивается, из груди Малики вырывается вздох облегчения: да, это он, Питю.

Молодой человек, на ходу поздоровавшись, влетел в комнату, швырнул на кровать шляпу и, переведя дух, спросил:

— Ты что-нибудь сказала Ирене… той женщине?

Малика уже снова владела собой и, как всегда, жеманясь, промяукала:

— Какой женщине? Их столько увивается вокруг тебя, что я даже не соображу, кого ты имеешь в виду: блондинку из министерства или ту…

— Я имею в виду мою хозяйку… ты тысячу раз слышала, что ее зовут Ирена, не притворяйся… одним словом, что ты ей сказала?

— Ничего. Впрочем, ты бы лучше поздоровался сначала как следует, — пожурила она его, выразив обиду на лице, и уселась в кресло, поджав под себя ноги.

— Не обижайся, Мали, видишь, я чертовски зол, а ты дурачишься. — Он тоже сел, закурил, постепенно успокоился. — Значит, ты ничего ей не сказала?

— А что я ей могла сказать?

— Ну предположим, о поездке и прочем.

— Неужели ты считаешь меня идиоткой? Но почему это так напугало тебя? Я не подозревала, что у тебя такие интимные отношения с ней… — Она задрала вверх носик и уставилась в потолок.

Молодой человек подошел к Малике, сел на подлокотник кресла.

— И чего только не взбредет тебе в голову! Кто тебе наплел насчет интимных отношений?

— Разве я не вижу, как ты испугался!

— Как тебе известно, подобные поездки не подлежат огласке. Кроме того, я немного задолжал Ирене… за квартиру, надеюсь, ты понимаешь…

Малика просияла. Ах, вот в чем дело! У нее словно гора с плеч свалилась, даже голос зазвучал как-то особенно звонко. Не то чтобы она приревновала его к той Ирене или к кому-то еще, хотя, между прочим, его секретарша и премерзкая тварь, тем не менее если люди постоянно бывают вместе… В голосе ее зазвучали томные нотки, она придвинулась поближе к молодому человеку, прижалась головой к его плечу. Словно под действием болеутоляющего средства стала проходить головная боль, но подозрения и страх продолжали терзать ее. Малика готова была расплакаться. Но тут Питю встал, начал расхаживать по комнате и спросил:

— Ты добилась чего-нибудь?

Малика отрицательно покачала головой.

— С Эгоном бесполезно говорить на эту тему, он непреклонен. Твердит одно: «Пока драгоценности замурованы, нам обоим нечего опасаться за свою жизнь» — и тому подобное.

— Так, значит, все срывается? — скорее констатировал, чем спросил, Питю, и Малика опять заволновалась.

— Почему срывается? Я же сказала, что добьюсь своего, и ты согласился ждать. Но если ты передумал, пожалуйста…

— Опять начинаешь все сначала! Ну как ты не можешь понять, что я не могу ждать до бесконечности. Для меня все обернулось сейчас так…

Он до шепота понизил голос, зашептала и Малика:

— Вот увидишь, через неделю я доставлю их сюда. Он всегда так: сначала упрямится, а потом уступит. Иногда его легче взять лаской, поэтому я и не нажимаю.

— Надеешься через неделю?

— Конечно. Самое большее, через десять дней. Но поклянись, что будешь терпеливо ждать.

Итак, еще неделя. Она принадлежит ей. Будущее — весьма туманно, крупная авантюра чревата последствиями; что ее ждет, неизвестно, поэтому она будет жить сегодняшним днем.

Так решила баронесса, а Иштван Матеффи всячески этому способствовал.

Готовясь к крупной авантюре, Малика рассудила, что ей нечего бояться угрозы жильцов. Пусть делают со своей «половиной» все, что хотят, ее это не волнует. Зато сейчас она отыграется, а то эти пролетарии слишком зазнались!

Не раз они всей компанией врывались в квартиру на рассвете, а иногда целыми сутками торчали дома. На кухне не меньше восьми, а иногда десяти женщин и мужчин что-то готовили; супруги Палфи часто не имели возможности войти туда. Мари рассказала Луйзе о перемене, но та тоже не знала, чем объяснить ее. Что-то замышляют, это точно, потому так и распоясались. Мари, заставая на кухне друзей Малики, безропотно сносила их насмешки, свист, перешептывания. У нее все кипело внутри от негодования и горечи. И она еще успокаивала Винце! Сестра Кати поступила бы иначе: схватила бы метлу и разогнала всех. Мари тоже так и подмывало вступить в борьбу. Иногда, поджидая Винце, она готова была выбежать из комнаты и кинуться на них, но понимала, каким посмешищем станет, размахивая метлой. А Винце молчит, не говорит, есть ли надежда получить другую квартиру.

Винце продолжал бы молчать, но как-то вечером Лаци сказал:

— Даже не знаю, в чем у твоей Мари душа держится.

— У Мари? — Винце недоуменно посмотрел на жену. — Ее целыми днями не бывает дома, а вечером я с ней, с чего бы это?

— Ни с чего, — поспешила успокоить его Мари, — днем пусть беснуются, только бы ночью дали поспать.

— Нам уже недолго осталось мучиться. Иштван Фараго не тот человек, чтобы бросать слова на ветер.

— А что он сказал? — накинулась на него Мари. — Обещал?

— Пока ничего определенного. Вернее… поговаривают об одном домике для нас. Но раз уж он сказал… меня там ценят, считаются со мной.

— Ой, Винце! Какой домик, с садом?

— Вот, пожалуйста, она уже ойкает! — Винце улыбнулся Луйзе, покачал головой. — И зачем я только сказал ей, не получив ордера. Обязательно выпытает раньше времени.

Теперь по вечерам они часто говорили об этом. Хорошо бы получить хорошую, светлую комнату и кухню и хотя бы небольшой сад.

— А если бы еще и ванную, — мечтательно добавила Мари, — с ней очень удобно: и помыться, и постирать!

О чем бы они ни заговаривали, все сводилось к квартире: они жили бы одни, в тишине и покое, подальше от баронессы, которая становится все несноснее. То веселится без удержу, то мечется в тревоге. Уйдет, и через полчаса опять дома, выбегает на каждый звонок. Проснется на рассвете, прислушивается, не повернется ли ключ в замке. Иногда бродит целый день непричесанная, в халате, разговаривает сама с собой за запертой дверью. Какие-то подозрительные женщины приходят к ней, с ними она торгуется, иногда до хрипоты, затем женщины уходят с узлами в руках. Одна из них унесла приобретенную на золото соболью шубу. Супруги Палфи старались избегать встреч с баронессой, по вечерам Мари поджидала мужа в дворницкой, а на кухне появлялась, когда там не было никого.

Как-то утром приехал барон, и Мали воспрянула духом. Она решила довести борьбу до победного конца. Подготовилась к решительному штурму, но при первой же атаке потерпела поражение. Только она заикнулась о драгоценностях, барон прервал ее:

— Прошу вас, Амелия, ни звука об этом!

Эти слова прозвучали в его устах настолько категорически, что у нее не оставалось никакой надежды. Малика рвала и метала, в этот момент она смертельно ненавидела мужа, в голове ее созревали планы мести… Приехал и все разрушил! Лег тяжелым гнетом на квартиру, на ее друзей, на всю ее жизнь, распоряжается, выносит решения, разве это можно терпеть! Когда Эгон приезжает в Пешт, квартира напоминает камеру смертников. В воскресенье и без того тоска зеленая, магазины закрыты, между тем человек, если он и не может купить, любит посмотреть, что выставлено в витринах. Ее не привлекают ни толпы на улицах, ни кинотеатры, воскресенья придуманы для таких, как Палфи; тем не менее они сидят дома. О чем они могут болтать друг с другом? Со стороны посмотреть, живут, как два голубка; ловкая женщина эта Маришка, вечно шепчется со своим мужем, а раньше перешептывалась с Пинтером-младшим… Эта мысль еще больше разозлила Малику. Она вышла на кухню. Мари разделывала на столе тыкву и даже не взглянула, когда открылась дверь.