Жужа Тури - Под одной крышей

— Зачем же тебе тратиться? Я знаю, сколько у вас вещей, не впервой мне перевозить вас.

— Вот рассмешил, — хихикнул Ласло Ковач. — Словно он персональный перевозчик супругов Палфи.

Когда гости ушли, Мари поняла, что не сможет ни секунды сидеть без дела. Она стала носить из кухни посуду, запасы продовольствия и укладывать их в бельевую корзину. Она так деловито курсировала между комнатой и кухней, будто все ее вещи нельзя было уложить в течение какого-нибудь часа, как когда-то давным-давно в Буде. От помощи Винце она отказалась.

— Ты уж сиди, любуйся на свои каштаны, — сказала она, — с меня хватит и того, что Жига помогает, все время вертится под ногами!

Вдруг она застыла на пороге, в руках ее покачнулась пирамидка кофейных чашек.

— Чуть не забыла, Винце… а как же с Жигой?.. Что с ним будет?

— Хорошим сторожем будет в доме. Что же еще?

— Да, но ведь он же…

Поняв, в чем дело, что Жига принадлежит не им, Винце тоже помрачнел. Но после того, что произошло, не станет же он говорить с бароном о Жиге, а без его согласия они не могут взять собаку с собой. Сколько горьких слез прольет Мари по этому псу.

— Заведем другую, — наконец произнес он. — Разве мало на свете собак.

— Собак-то немало, а Жига один, его никто не заменит.

Мари умолкла, задумалась. В конце концов, нельзя нагонять тоску на Винце оплакиванием собаки, ведь он с такой радостью принес ордер. Но и сознавая это, она все же как-то вдруг притихла, и каждый раз, глядя на вертевшегося вокруг нее Жигу, мысленно прощалась с ним, и в сердце ее огромная радость сменялась щемящей болью, неожиданной для нее самой.

Барон приехал в среду утром. Его ждал приятный сюрприз: жена впервые встретила его, лежа в постели, тоскующе кротким взглядом.

— Ну наконец-то вы все-таки приехали, — сказала Амелия.

— Я же сказал, что во вторник или в среду утром. У меня дела в Пеште. Целую руки, Амелия.

Он поцеловал жену в лоб и тотчас отправился в ванную переодеваться, бриться.

— Рассказывайте, что нового? — спросила жена томным, воркующим голосом, когда он вернулся в комнату.

— Ничего особенного. Пойду попытаюсь уладить дела с налогом за дом. Будет какой-нибудь обед?

— Если смогу подняться. Мне что-то нездоровится, а впрочем, вас это не интересует.

Но барона, конечно, интересовало, он постоял возле кровати, вежливо выслушал жалобы Амелии на боль в голове и желудке, на расшалившиеся нервы.

— К сожалению, я не настолько богата, чтобы позволить себе купить болеутоляющие порошки, — закончила Малика.

— Все наши средства поглощает налог за дом…

— Оставьте меня в покое с вашим налогом! У вас могли бы быть деньги, если бы вы пожелали, — взволнованно произнесла Амелия. — В конце концов, не понимаю, почему я должна вымаливать…

— Прошу вас, Амелия, опять вы за свое. У вас это стало буквально навязчивой идеей, объясните мне наконец, чем она вызвана? Пока вы имеете все необходимое, зачем же так упорно стремитесь вконец разорить себя и… но обо мне, пожалуй, не стоит говорить.

— Почему я разорюсь, если продам несколько драгоценностей, являющихся моей собственностью…

— Я уже много раз объяснял вам, и не обижайтесь, у меня нет времени на пустые споры. Запомните раз и навсегда: драгоценности останутся там, где они лежат, пока я не приму другого решения.

Дверь закрылась, Амелия соскочила с кровати и с ненавистью посмотрела вслед ушедшему мужу.

— Ты сам, — бормотала она, — ты сам хотел… толкнул меня на этот шаг… — Она подошла к шкафу, открыла дверцу, лихорадочно стала рыться в своих платьях, затем выдвинула ящики комода, принялась разбирать белье. Пожалела, что нельзя было взять с собой все свои вещи; часть денег, полученных за проданные одежду и соболью шубу, сегодня она истратит на машину… «Он сам толкнул меня на этот шаг и пусть пеняет на себя», — то и дело мысленно повторяла она.

Некоторые вещи она швыряла на пол, другие, свернув, запихивала в шкаф. По всей комнате раскидала туфли, стала на колени перед ящиком, набитым вязаными вещами, затем вскочила, задвинула ящик ногой. В полдень вернется Эгон, увидит этот погром!

Отобранные вещи она уложила отдельно, в спешке из рук ее валились то вешалка, то туфля и с громким стуком падали на пол. Ящики не задвигались обратно, лицо ее раскраснелось от чрезмерных усилий, она пнула дверь шкафа ногой, посмотрела вокруг и немного успокоилась. Питю прав, из-за какой-нибудь неосмотрительности можно испортить все. Наклонившись к зеркалу, она стала разглядывать свое лицо: оно было бесцветное и помятое, словно после бессонной ночи.

Малика снова легла на постель, прижала руки к часто поднимавшейся и опускавшейся груди. «Спокойствие, Мали, — строго приказывала она себе, — все зависит от тебя самой!»

За дверью слышатся шаги, вытаскивают что-то тяжелое. Опять все в сборе, полдома помогает переезжать чете Палфи. «Значит, они получили квартиру и даже не сочли нужным поставить в известность ответственного съемщика и хозяина дома. Эгон пусть лопнет от злости, а меня уже не интересуют Палфи. Все это смахивает на какой-то детективный роман; человек затаив дыхание ждет, когда повернется ключ в замке, придает своему лицу безразличное выражение, голос его неестественно медоточивый, примирительный… а вот наконец-то и Эгон!»

— Добро пожаловать, — встретила Малика входившего барона, вяло поднимаясь с постели. — Видимо, я уснула, но не удивляйтесь, в последнее время мне пришлось много волноваться. Может быть, потом приготовлю что-нибудь горячее, хотя и нет особого желания торчать на кухне…

Она запнулась в нерешительности: говорить или не надо о переезде Палфи? Слегка передернула плечами. Пусть Эгон сам заметит, все сразу заметит… При этой мысли Малика злорадно ухмыльнулась. Барон сказал:

— Неважно, Амелия, перекусим чего-нибудь так.

На столе рядом с огромным караваем хлеба появилось сало, ветчина и малосольные огурцы в стеклянной банке. Отменно засаливает их старуха, Малика иногда съедает штук десять зараз, просто так, без ничего, но сейчас лишь нехотя съела один огурчик и запила его целым стаканом рассола.

— Хотите? — спросила она, собираясь налить мужу.

— Нет, не надо. Вам тоже не следовало бы.

— Почему? И вообще, откуда вы можете знать, что мне следовало бы, а что нет?

Спохватившись, она засмеялась и снова обрела хладнокровие, замяукала своим безразлично-певучим голосом, забравшись с ногами в кресло.

— Я собираюсь в кино, вы не пойдете? Есть сеанс в одиннадцать часов. — Глаза ее вдруг дрогнули, это опять неосмотрительность. Вдруг Эгон согласится, хотя он и не ходит в кино, так как в хронике показывают всякие демократические преобразования и эпизоды войны, а Эгон этого терпеть не может, что, между прочим, также характеризует его — не обязательно же смотреть хронику, можно поболтать с соседом.