Жужа Тури - Под одной крышей

— Моего мужа не видели, госпожа Ковач? — Едва просунув голову в дверь, она тут же отпрянула, увидев Винце Палфи и его жену.

— Нет.

— Спасибо, — смутившись, поблагодарила баронесса.

Осторожно повернула ключ, прислушалась, заглянула в чуть приоткрытую дверь. Вошла в комнату. Никого. От радости она закружилась с сумкой. Но тут же спрятала ее под кровать, потом вытащила и затолкала под шкаф и в конце концов водворила на шкаф. «Если Эгон, не дай бог, вернется домой, не станет же он лазить наверх! А вдруг именно сегодня решит ехать в Чобад не с рюкзаком, а с сумкой, и как раз с этой?»

Она опять забралась на стул, сняла сумку, задвинула ее далеко под кровать. Вдруг она ощутила нестерпимый голод, до головокружения, и страшную слабость… нужно было немедленно что-нибудь съесть. Намазала жиром огромный ломоть хлеба, но едва откусила, как почувствовала тошноту. Положила хлеб на стол, повалилась на кровать, закрыла глаза.

Когда Малика очнулась, в квартире царили полнейшая тишина и непроглядная темень. «Чего доброго, просплю поезд. Питю напрасно прождет меня на Восточном вокзале и укатит один!» Нащупала выключатель, яркий свет ослепил глаза. Десять часов. Стало быть, со стороны Эгона ей ничто не грозило. Схватила хлеб и с жадностью принялась есть. «Пора собираться и укладывать вещи, разумеется самые необходимые, как я обещала Питю, а то он злой, как индюк, ни за что не понесет, если понадобится пересаживаться на другой поезд. Не исключено также, что кое-где придется пробираться пешком, бог ты мой, в какую авантюру я пустилась!»

Одиннадцать часов; рюкзак уложен. Она попробовала его на плече — ничего, час-другой можно выдержать. Присела на кровать, рядом положила рюкзак, под ноги поставила сумку. А не открыть ли ей кассеты?

Малика заперла дверь на ключ — нужно было сделать это раньше, просто повезло, что ее не застали врасплох. На постели лежали в ряд три кассеты, две из них открылись легко, а у третьей оказался какой-то замысловатый запор, Малика никак не могла с ним справиться. Ей казались огромным состоянием громоздившиеся кучкой золотые вещи: серьги с драгоценными камнями, браслеты, колье и броши, вышедшие из моды, массивные драгоценности старой баронессы. Разумеется, вначале она рассчитывала заполучить от Эгона свою кассету (вернее, свою и своей матери… «Бедная мама, она, конечно, прольет немало слез и… лучше не думать, что будет с мамой…»), взять ее с собой и реализовать за границей, и в этом она не видела ничего предосудительного, но Эгон перегнул палку! Просто было бы безумием оставлять все здесь, ведь только три нитки жемчуга позволят пожить какое-то время в свое удовольствие. Вторая, продолговатая кассета была наполнена золотыми и серебряными портсигарами с инициалами Э. В. и с изображением короны, а Эгон хранил сейчас табак и бумагу в жестяной коробке. «Возможно… а впрочем, ему останутся сто хольдов земли, особняк со всей обстановкой — четыре комнаты полностью обставлены мебелью, являющейся моим приданым, — огромное количество серебра, столовые приборы, которые я получила в качестве свадебного подарка, картины, ковры, да разве все перечтешь. Кроме того, Эгону останется квартира в Пеште и все, что есть в ней, поэтому не известно еще, кто из нас внакладе. К тому же пусть Эгон пеняет на себя, не надо было перегибать палку…» Это выражение очень понравилось Малике, она вновь и вновь повторяла его про себя, затем губа ее чуть скривилась в плаксивую гримасу, так как она подумала о том, что единственной пострадавшей окажется ее мать.

Она с громким щелчком захлопнула крышки кассет, снова задвинула сумку под кровать. «Но как же я потащу и сумку, и этот огромный рюкзак? Кассеты, пожалуй, лучше переложить в рюкзак, так надежнее…»

Малика снова принялась перебирать и перекладывать вещи, подолгу соображая, что брать, а что нет. Наконец все лишнее валялось на полу, а нужное было уложено в туго затянутый рюкзак. И она опять в бездеятельности села на кровать. Без двадцати двенадцать. Скоро полночь.

Люди отвыкли от бессонных ночей. Улица Надор и до войны не принадлежала к числу оживленных, а теперь и подавно: за полчаса один раз, не больше, долетит до второго этажа звук шагов, и, когда он приближается, Малика вскакивает, выглядывает в окно: «А вдруг это Эгон?» Один раз у дома затормозила машина, и Малика молниеносно составила план бегства: она поднимется на третий этаж и, когда Эгон войдет в квартиру, пулей полетит вниз и будет бежать во всю прыть, но куда бежать? Ну хотя бы… впрочем, зачем раньше времени ломать голову? Пока все идет как по маслу. До рассвета она может пробыть на Восточном вокзале, хотя ночью поезда не ходят и вокзал закрыт…

Машина проехала. Ей показалось, что прошло уже по меньшей мере полчаса, а на самом деле всего пять минут — было без четверти двенадцать. До чего же страшно одной! Она никогда не переносила одиночества, а сейчас оно особенно угнетало ее. Супруги Палфи уже давно спали, к тому же она навсегда порвала с ними.

И тут Малика вспомнила о Дюрке и тотчас решила идти к Пинтерам. Поднимаясь на ощупь по лестнице, она еще не знала, что скажет ему, но мысли с лихорадочной быстротой рождались в ее мозгу, и, несомненно, в нужный момент появится наиболее приемлемая идея. Пинтер-младший занимает холл, старики, наверно, давно спят, хотя не все ли равно, пусть думают что угодно. Малика бесшумно подкралась к зарешеченному окну холла, резко щелкнула по стеклу.

— Кто там? — тотчас отозвался Дюрка.

— Я, Мали. — В окне обрисовались расплывчатые очертания высокой фигуры. Малика зашептала: — Я в ужасном состоянии, страх какой-то на меня нашел… совсем пропадаю…

— Подождите минутку.

Малика отошла на лестничную площадку. Не прошло и минуты, как перед ней уже стоял молодой Пинтер. Они стали спускаться.

— Осторожно, — сказал парень, поддержав ее за локоть.

Это прикосновение было таким приятным, она уже не чувствовала себя одинокой в этой грозной, таящей столько опасностей и, казалось, бесконечной ночи. Они стояли в разоренной, неуютной комнате. Дюрка так спешил, что надел пальто прямо на пижаму. Волосы у него волнистые и лицо приятное, вообще парень что надо.

— Чего вы испугались? — спросил он и осмотрелся.

— Такое нашло, вся дрожу, — промяукала Малика и уселась в кресле, подобрав под себя ноги. — Ой, да сядьте же вы наконец, иначе мне не видно вас. Видимо, нервы расшатались, да и эти Палфи постоянно раздражают…

Парень, сунув руки в карманы, продолжал стоять у стола.

— Уж молчали бы об этом. — Он махнул рукой. — Сами хороши.

— И вы против меня? Прямо не знаю, чем я так насолила всем? Можно подумать, что я бог знает какая ведьма, а между тем я очень покладистая…