Жужа Тури - Под одной крышей

— Будет исполнено. — Толстяк нажал газ.

— Только, чур, без обмана!

Об этом не следовало бы говорить, Малика понимала это, но интуитивно не доверяла жирному борову — еще напьется, чего доброго.

— Как же я могу вас обмануть, ведь вы со мной еще не расплатились. А уж если на то пошло, у меня больше оснований сказать вам то же самое, так что покорнейше прошу.

И он уехал.

В парке тишина, ни души. Где-то далеко залаяла собака, по газонам разгуливают индюки, благо траву теперь никто не подстригает. Старухи тоже не видно, наверно, ушла в деревню. Там встретится с толстяком и тот расскажет ей, кого он привез на машине, и она сломя голову побежит домой, станет искать ее, заглянет в часовню… А-а, теперь уже все равно…

Малика достала ключ, он дрожал в ее руке. Тяжелые ворота неприятно заскрипели. Пошла через парк, собака неистово завизжала, заскулила… Паршивая тварь, чему она радуется? Старухи нет в доме, это хорошо, по крайней мере не нужно придумывать объяснений. Ящик с инструментами под крыльцом… Она порылась в нем и проскользнула в сад позади дома, где дорожка шла под уклон и густые кроны деревьев образовали настоящий шатер; там, у высокого каменного забора, стояла часовня. Баронесса шла с молотком, ломом и долотом. Сердце у нее тревожно билось, того и гляди выскочит из груди. Даже если бы она смотрела на это в кино, в горле пересохло бы от волнения.

На траве спал старик, надвинув на глаза шляпу. Старческий сон чуток, и, хотя Малика почти беззвучно прошмыгнула вниз, он все же повернулся на легкий шорох.

— Добрый день, целую руки, ваше сиятельство, — сказал он.

— Здравствуйте, — ответила Малика. — Иду в часовню, а вы спите, Пишта.

Старухин муж, кучер. В другое время он, конечно, пил бы в корчме, а теперь вот валяется на траве, стережет дом… Дальше ей встретились мальчик и девочка, они не поздоровались, а только таращили широко открытые круглые глазенки на торопливо прошедшую мимо женщину.

В часовне был полумрак, пахло увядшими цветами. Малика перекрестилась в дверях. Перед алтарем стоял аналой, так что едва можно было протиснуться. Она сдвинула его и оказалась в алтаре. Свежую побелку кирпичной стены и слепой увидит, просто удивительно, как в это смутное время никто не наткнулся на клад в часовне. Баронесса зажала в левой руке долото, но замахнуться правой мешал аналой. Она уперлась в него спиной и толкнула. Все сооружение со страшным грохотом рухнуло на лестницу и, перевернувшись, задержалось на третьей ступеньке снизу.

Прошло несколько секунд, прежде чем Малика пришла в себя. Просунула долото между кирпичами и принялась прорубать щель; она работала с ожесточением, и вот наконец один из кирпичей вывалился и с гулким стуком покатился вниз, словно проехала небесная колесница, нарисованная на потолке часовни. Малика постепенно оправилась, испуг прошел. Как сквозь туманную пелену, видела она зиявшую на месте выпавшего кирпича брешь. И тут ее горло снова сдавил страх… Тот водитель, видимо, догадывался, что она приехала сюда неспроста. «Где остановиться? Где вас ждать?» — подозрительные вопросы. Они останутся вдвоем на пустынном шоссе, у нее увесистая сумка… благоразумнее было бы уехать послеобеденным поездом… Но толстяк обозлится, пригонит свою развалюху прямо на улицу Надор, ведь он знаком с Эгоном. Лучше всего, пожалуй, не возвращаться домой, а пробыть где-нибудь до пяти часов утра, может быть на вокзале. Впрочем, глупости, там будут искать прежде всего. Все равно, лишь бы поскорее выбраться отсюда!.. И Малика полушепотом обратилась с мольбой к святому — хранителю семьи, чтобы тот помог ей, иначе она сойдет с ума.

Она просунула в небольшое отверстие руку, сломала ноготь, от резкой боли пришла в дикую ярость, но в следующий момент нащупала прохладную поверхность коробки и сразу забыла о боли. Она снова принялась расширять брешь, отковыривая основательно затвердевший с осени 1944 года цемент, которым они вместе с Эгоном заделывали ночью нишу в стене. Ее мать в это время дрожала от страха в саду, следя, не идет ли кто. Цемент с трудом поддавался. Теряя терпение, Малика с силой ударила молотком по кирпичу — полетели мелкие осколки, затем пустила в ход долото и наконец выворотила еще один кирпич. Под слоем цементной крошки виднелась почерневшая серебряная коробка из-под сигар. Нужно было вынуть и третий кирпич, но Малике не терпелось, и она попыталась выдернуть коробку, в кровь исцарапав руки. Наконец ей это удалось.

Она снова была в саду, но теперь уже с увесистой сумкой. Пробежала мимо старика, тот крепко спал или притворялся спящим?.. Дети провожали ее до самых ворот и долго еще таращили на нее глазенки, стоя на дороге.

Заведенная машина ждала на перекрестке. Если бы она и хотела, не смогла бы пройти мимо. Толстяк издали осклабился, сдвинул шляпу на затылок, высунулся из машины, намереваясь подхватить сумку.

— Нет! Нет! — отдернула руку Малика.

Конечно, это неосторожно… У Малики еще долго стоял в ушах ее визгливый голос… Следовало бы как можно спокойнее сказать: «Благодарю вас, положу на сиденье, мне она не мешает». Но сказанного не воротишь. На шоссе безлюдно, у сидящего впереди мужчины широченная спина, толстые бицепсы выпирают под замасленным пиджаком, настоящий громила! «Как только начнет тормозить, завизжу», — решила Малика. Она подалась вперед, внимательно осмотрелась и немного успокоилась. Ехали довольно быстро, машина, громыхая, поравнялась с крайними домами проспекта Юллеи. «Здесь этот тип уже не осмелится на злодейство. Ух, сколько я пережила за эти несколько часов, не каждому мужчине под силу, даже вся вспотела…»

Толстяк за рулем снова задал трудный вопрос:

— Куда прикажете доставить вас, баронесса?

Малика ответила вопросом:

— Который час?

— Три пробило.

«Может, рискнуть и до отправления чобадского поезда зайти домой?» — подумала Малика, но своим обычным мяукающим голосом сказала:

— Остановитесь на площади наместника Йожефа.

— Слушаюсь, — кивнул водитель.

На площади стояла послеобеденная сонная тишина, лишь изредка стучали по асфальту шаги прохожего. Толстяк долго пересчитывал полученные деньги, бормоча себе под нос: «Один, два, три…» Малика стояла, сжимая в руке сумку, нервно рылась в ридикюле, будто отыскивая носовой платок.

Наконец машина уехала. Малика осталась на площади, не зная, что делать дальше. На мгновение мелькнула мысль пойти к Питю, оставить у него сумку, но вспомнила о женщине, которой Питю якобы задолжал за квартиру, да и Питю разозлится, если она неожиданно нагрянет к нему. В последнее время он стал очень раздражителен. Как только все треволнения останутся позади, она рассчитается с ним и за Ирену, и за белобрысую бестию, ему это так не пройдет… И Малика зашагала к улице Надор.