Жужа Тури - Под одной крышей

Луйза могла бы возразить, что им это не грозит, так как в доме не осталось ни одного пенгё, но промолчала. А Лаци отправился вверх по лестнице, сообщить жильцам о своем новом успехе на поприще коммерции. Луйза расстелила на длинном столе лист оберточной бумаги, высыпала на нее немного табаку: бумага моментально намокла. А вскоре объявился и первый покупатель, им оказался Пинтер-старший. Он долго нюхал, растирал между пальцами влажный табак и в конце концов купил четверть килограмма, расплатился скомканными десятипёнговыми купюрами и, криво улыбаясь, сказал:

— Ваша валюта — табак. А с нами расплачиваются гусями. Да, госпожа Ковач, соберите у жильцов талоны номер три розовых и зеленых карточек, на них выдают по двести граммов лука, распределять будут по домам. Может быть, ваша сестра сходит за ним. Двести граммов лука, конечно, не велико богатство…

— Лучше, чем ничего, — резко ответила Луйза.

— Кажется, в нашем доме нет детей младше четырнадцати лет? Им выдают по одному яйцу. Вы, разумеется, и на это скажете: лучше, чем ничего.

— Скажу. Вы забываете, господин Пинтер, что идет война. У Балатона еще стреляют…

— Вы слышали, говорят, вчера бомбили Веспрем?

— Слышала. Вот видите, господин Пинтер, вы сами говорите, что еще бомбят венгерские города, а мы здесь едим, устраиваемся, ходим в кино…

— Кто ходит, а кто нет.

— И тем не менее люди еще недовольны, у меня прямо в голове это не укладывается.

— А отчего мне, собственно, приходить в восторг? — Он набил трубку и, сопя, принялся ее раскуривать. — Дрянь табак, — сказал он, — постарайтесь сбыть его, госпожа Ковач, и как можно скорее, он весь сопрел. Совсем легкие испорчу, и без того никак не приду в себя после пребывания на проспекте Ракоци, изрядно потрепали меня там. А вы, сударыня, — обратился он к Мари, — я слышал, на фабрику устроились? — Он отшвырнул ногой пытавшегося взобраться ему на колени Жигу. — Пошел вон. На какую же фабрику?

— Братьев Шумахер, в Андялфёльде, — сказала Мари, на миг почувствовав себя весьма важной особой; ныне далеко не многие могут сказать о себе, что они устроились на работу.

… Название фабрики произвело магическое действие на Пинтера.

— Ну как же, я знаком с Шумахерами, — сказал он, и губа его презрительно отвисла. Но хотя он и отрицательно отозвался о «беспутных швабах», в его надменном тоне звучали и нотки признания их превосходства. — Они нажили солидный капитал. Начали на пустом месте, и вот ведь сумели фабрику отгрохать! Я никогда не пускался в такие крупные авантюры, а теперь и нужды в этом нет: меня содержат жена-портниха и сын-дровосек. — С этими словами он направился к выходу в наброшенном на плечи пальто, волоча левую ногу. В дверях остановился, притушил трубку, оттолкнул ногой ластившегося к нему Жигу.

— Видно, неплохо вам живется, госпожа Ковач, собаку завели?

— Это собака баронессы, — обиженно пожала плечами Луйза.

— Да? — Пинтер присел на корточки, погладил Жигу. — Редкой породы щеночек.

Если Пинтер не появлялся полдня, у Луйзы было такое ощущение, что ей чего-то не хватает, так как она уже привыкла к его трубке, ворчанью, жалобам. Но после каждого посещения Пинтера она испытывала чувство досады.

— Высокое положение в обществе и деньги — для него все! — бросила она ему вслед. — Если моя собака, то ее можно пнуть, а если она принадлежит баронессе, то это «редкой породы щеночек». Его, видите ли, коробит, что жена шьет, но гуся уплетает за обе щеки. Не пойму, что он за человек…

А это уж просто смешно: не успела баронесса Вайтаи переступить порог, как тут же вернулся и Пинтер-старший, остановился в дверях и сказал:

— Очень хороший табак, госпожа Ковач, оставьте для меня килограмм.

Можно было подумать, что он боится, как бы завтра не расхватали весь мешок! Затем представился баронессе, мол, «целую ручки», поклонился, галантно расшаркался, словно у него никогда не болела левая нога. Вслед за ним просунул голову Дюрка Пинтер, сделал два размашистых шага и очутился посредине кухни. Поздоровался с домочадцами, пробормотал баронессе свое имя, пожелал доброго вечера. Мали пристальным, изучающим взглядом окинула отца, затем сына и отдала предпочтение первому.

— Хорошо, что мы встретились, господин Пинтер, — сказала она, — вы, кажется, старший по дому?

— Уполномоченный…

— Мне все равно, главное — велите убрать со двора кучи мусора. Сегодня утром я видела крысу. Это же неслыханно! Мы, в конце концов, не в дремучем лесу живем, не так ли?

— Я рад бы, баронесса, но управление возложило это на домовладельцев…

— Вот еще новости! Да если бы у меня и были деньги, я нашла бы им лучшее применение. Я часто вижу вас с тележкой, — обратилась она к Дюрке, — вы вечно что-то возите на ней…

Дюрка не сдержался и захохотал.

— Уж не хотите ли вы, чтобы я вывозил мусор? — прервал он словоохотливую баронессу. — Не откажусь, если хорошо заплатят, но не даром, не ради прекрасных глаз!

Пинтера-старшего покоробили его слова. Мари засмеялась, прикрыв рот рукой. Малика ничуть не обиделась, улыбнулась Дюрке, сунула руки в глубокие карманы пальто и, слегка покачиваясь на каблуках, сказала, растягивая слова:

— На кого же вы похожи?.. Каждый раз, когда вижу вас, ломаю голову и не могу припомнить…

— Случайно, не на какого-нибудь знатного вельможу?

— Не задавайтесь, — произнесла Малика в нос. — А может, это сходство шокирует вас?

— Оставим это, — отмахнулся Дюрка, — не будем затрагивать ваших друзей.

Пинтер-старший счел необходимым вмешаться.

— Баронесса, вы не обижайтесь на моего сына. Он дровосек, дитя природы.

— В самом деле дровосек? — И Малика еще раз окинула взглядом обоих. — Вы шутите? Неужели это правда, Маришка?

— Правда.

— Ой, как интересно. В Чобаде я была крестной самого младшего сына нашего дровосека, это стоило мне пятьдесят пенгё. Идемте, Маришка, я еле стою на ногах, весь день мы бегали с Рене. Хочу лечь пораньше, хотя до полуночи вряд ли усну. Вы тоже идете спать? — спросила она у Дюрки.

— Разумеется. Мне ведь на рассвете опять приниматься за дрова.

— Ах, до чего же вы надоели мне со своими дровами. Ну ничего, обойдемся и без парней, разве не так, Маришка?

— Мари, ты тоже ложись, в шесть утра тебе нужно выходить, — предупредила Луйза, далеко не приветливым тоном.

«Этого тоже не следовало бы говорить. Хорошо еще, что баронесса пропустила мимо ушей ее слова», — подумала Мари. Мали схватила за шиворот Жигу и побежала вверх по лестнице, следом за ней оба Пинтера и Мари. На втором этаже, расставаясь, Дюрка сказал Мари:

— Я слышал, кажется, по мосту иногда пропускают. Как только разузнаю поточнее, съездим за вашими вещами.

— Ну погодите, — погрозила Мали пальцем, — значит, подрядились перевезти вещи Маришки?