Жужа Тури - Под одной крышей

На четвертый день Мари уже не стала спрашивать, а только вопросительно осматривалась, не скажет ли ей что-нибудь беспорядок на кухне, выложенные из рюкзака продукты. Она с тревогой поглядывала на суровое, непроницаемое лицо сестры, которая, скрестив руки, прижимала их к груди, словно стараясь унять беспокойное сердце. Весь дом выглядел каким-то вымершим. Жильцы не звонили по каждому пустяку, не слышалось разговоров на веранде, просто удивительно, сколько шуму поднимал вокруг себя один-единственный человек! Этот сумасбродный Лаци, точь-в-точь как Малика…

К тому времени не стало и баронессы. Она тоже набила рюкзак, небольшую сумку, взяла на руки Жигу и ушла. «Не ждите меня до тех пор, пока не пойдут трамваи», — сказала она на прощание.

Мари заглянула в комнату, покачала головой и с отвращением захлопнула дверь. Молодая женщина, и такая неряха, просто противно. Прибрала бы хоть немного за собой, подмела, но неудобно входить туда в отсутствие хозяйки. Тем не менее комната баронессы ни на минуту не выходила у нее из головы, ей казалось, что грязи там все прибавляется, скоро она скроет даже забытое на столе вкусное клубничное варенье. Если для Малики оно ровным счетом ничего не значит, то она, право же, взяла бы его себе, ничего ей так не хочется, как попробовать сладкого, даже слезы навертываются на глаза при мысли о конфетах, фруктах, а сахарин… от одного его запаха тошнит. Может, баронесса считала само собой разумеющимся, что Мари приберется в ее комнате и унесет остатки, от нее всего можно ждать! У сестры опять продукты на исходе, вот уже два дня они едят с Луйзой мороженую картошку. Правда, есть немного муки, можно бы сделать лапшу или галушки, но Луйза совсем расстроилась, кажется у нее вместе с исчезновением Лаци и аппетит пропал. Она уже не припомнит, когда в последний раз ела лапшу с вареньем… И Мари опять унеслась мыслями к открытой банке с вареньем. В конце концов она решилась заговорить об этом с Луйзой.

— Там плесневеет варенье, может, взять несколько ложек?

— На кой черт оно нам! — решительно отказалась сестра. — И вообще не ходи к ней в комнату: еще пропадет что-нибудь, и тебя заподозрят.

На подобное Малика, конечно, не способна, но Мари не стала возражать, тем более что она и сама решила не входить в комнату в отсутствие баронессы. Потом — она и сама не знает, как это получилось, — ночью, в темноте, дрожа от страха, она босиком быстро пересекла длинную прихожую, сжимая в руке большую ложку. Тихонько открыла дверь и подкралась к столу. Зашуршала бумагой, приближаясь к цели, и в конце концов чуть не столкнула на пол стоявшую на краю стола банку с вареньем. Она подхватила ее, прижала к себе и глубоко запустила ложку. Обратно она почти летела, а когда оказалась опять в своей комнате, забралась в постель, устроилась поудобнее и начала понемногу лизать варенье. Так и уснула, довольная, как человек, самое заветное желание которого наконец-то сбылось.

На пятое утро со времени отъезда Лаци и Малики неслышно приоткрылась неплотно закрытая дверь ее комнаты, к кровати подкатил какой-то коричневый комочек, мягкие лапки вцепились ей в волосы, она ощутила на лице теплое дыхание и увидела устремленные на нее полные тоски блестящие глаза. Мари протянула руку, чтобы унять собаку, выражавшую безумную радость. Жига спрыгнул с кровати, но тут же вскарабкался обратно, потом снова спрыгнул и стал кататься по полу. Мари безуспешно пыталась поймать щенка, растроганно бормоча:

— Да уймись ты наконец, все хорошо, бедняжка мой…

Жига похудел, мордочка у него вытянулась; баронесса, усталая, недовольная, стояла на пороге с рюкзаком и сумкой. Она не шлепнулась на постель, как человек, чувствующий себя дома, не сбросила на пол рюкзак; долго возилась с пряжкой, бесшумно опустила рюкзак на стул и только после этого присела на край постели. Дрожащим голосом баронесса сообщила:

— Представьте, пятый день пытаюсь уехать и не могу попасть на поезд. Расписание существует только на бумаге, поезда отправляются когда им вздумается. Могла бы вернуться домой, но в первый день решила заглянуть к Берте на Розовый холм, может, думаю, ей захочется передать что-нибудь маме, да так и осталась у нее ночевать. Берта сказала, если и на следующий день не уеду, чтобы я шла к ней, не сидела дома одна.

Мари выражала ей сочувствие, а в душе ликовала. В какое бы ужасное положение поставила она себя, если бы унесла продукты! Как какая-нибудь воровка! А так она может спокойно смотреть в потускневшие, оттененные темными кругами глаза Малики. И тут она вспомнила о ложке, которую ночью положила на пол рядом с кроватью. Правда, на ней и маковой росинки не осталось, никому и в голову не придет, что кто-то черпал ею клубничное варенье… Откуда-то издалека до ее слуха доносились слова разболтавшейся Малики:

— Собственно говоря, глупо было бы не прийти домой, но зато я была в двух шагах от Западного вокзала…

Она вдруг умолкла. Мари чуть приоткрыла рот и в замешательстве стала водить пальцем по замысловатому рисунку стежка на одеяле, словно измеряя расстояние между виллой на Розовом холме и Западным вокзалом, затем между Западным вокзалом и улицей Надор. Баронесса громко зевнула, похлопав себя ладонью по губам.

— Ужасно хочу спать. Лягу и до завтра не встану. Если кто будет спрашивать, меня нет дома. — Взглянув на спокойно лежавшую возле кровати собаку, добавила: — Жигу оставляю вам, он не даст мне уснуть.

По прихожей зашлепали неуверенные шаги, захлопнулась дверь, потом распахнулась и донесся крик:

— Маришка!

Мари накинула на плечи пальто. Жига моментально вскочил на ноги, выжидательно поднял длинный хвост и устремился вслед за Мари. В прихожей он остановился, встал на задние лапы и проводил взглядом Мари, вошедшую в комнату баронессы. Малика, поджав под себя ноги, сидела за столом в кресле и ела.

— Как видно, мне хотелось есть, а не спать, сна уже ни в одном глазу. Но не велика беда, все равно лягу. Если ко мне придут, впустите, нечего мне одной горе мыкать, не так ли?

— Если буду дома, охотно впущу, — пообещала Мари.

— А куда вы собираетесь? Послушайтесь моего совета: не путайтесь с андялфёльдцами.

— Но ведь они — рабочие, мне хорошо с ними.

— Они скверные люди, уверяю вас. — Малика вздохнула, встала и отстранила ногой валявшееся на полу платье. — Большой беспорядок здесь. Не хотите взять себе это платье? Во всяком случае, хоть будет что надеть, пока не привезете из Буды свои вещи.

— Если продадите и если подойдет…

— Полно, неужто вы хотите его купить? Старая тряпка, да еще грязная к тому же. Если вы так горды и не хотите взять даром, постирайте мне что-нибудь — и все тут. Эта комната тоже… а впрочем, мне все равно…