Жужа Тури - Под одной крышей

Мари представила его Малике:

— Мой будайский знакомый, господин Фекете, мы жили в одном доме, да я же рассказывала вам, Малика, о Йолан Келемен. Господин Фекете механик и музыкант…

— Неужели? — произнесла Малика нараспев и в нос, впившись взглядом прямо в лоб Фекете. — И что же вы играете?

— Да так, безделицы, бренчал на пианино в корчме, когда пришлось уйти с работы.

— Вас, видимо, уволили за что-нибудь?

— Нет, что вы! Сам еле ноги унес, барышня.

Мари на какой-то миг смутило это слово «барышня», но, не зная, стоит ли представить Мали господину Фекете и как это сделать, только пожала плечами: пусть Малика порадуется, что ее принимают за девушку. Она забросала гостя вопросами. Что нового в Буде? Как поживает Йолан, очень ли убивается по своему мужу? Молодой человек кивнул, мол, да, гибель мужа очень потрясла ее. По ночам сидит в постели и часами смотрит перед собой. Скоро они переедут, поэтому-то он и зашел к Мари, чтобы сообщить новый адрес В доме № 8 по улице Марвань они получили хорошую однокомнатную квартиру, с балконом. Он возлагает большие надежды на новую квартиру, возможно перемена обстановки благотворно подействует на Йолан, да и сам переезд отвлечет ее от мрачных дум. С тем, дескать, он и зашел, Йолан просила, поскольку он находился тут поблизости…

— А где именно, господин Фекете? — спросила Мари.

— Заходил в управление, кое-какие справки получить.

— А где вы играете сейчас? — перебила его Малика. Молодой человек сначала с недоумением посмотрел на нее, а затем рассмеялся.

— Теперь я работаю на заводе «Филипс» и музыкой занимаюсь только в свободное время. Сейчас мы создаем оркестр нашего профсоюза, трудно собрать ребят, многих угнали на фронт, как баранов на бойню.

— Позвольте, мой муж тоже…

Фекете, не придав значения ее реплике, пожал плечами:

— Ну тогда, барышня, вы значит в курсе.

Он повернулся к Мари, стал прощаться.

— Надеюсь, вы навестите Йолан, не забывайте ее.

— Да что вы, господин Фекете, я часто вспоминаю о ней, словно слышу ее жизнерадостный смех, напоминающий музыку. Вы, наверно, смогли бы даже изобразить его на пианино!

— Будем надеяться, — сказал молодой человек, — что Йолан со временем поправится и станет прежней, ведь вы, Маришка, знаете, какая это замечательная женщина, другой такой не найти в целом свете.

Мари проводила гостя до лестничной площадки, и, когда вернулась, Малики уже не было в комнате.

…Как будто издалека долетала граммофонная музыка, вполне приятная. Мари лежала теперь уже на собственной кровати; в углу, свернувшись на подстилке, посапывал Жига, зажмуренный глаз его был прикрыт длинным ухом. За окном светила луна, два распустившихся диких каштана во дворе заливал серебристый свет. Деревья, старые-престарые, вытянулись выше трех этажей. Их посадил кто-нибудь из рода Вайтаи бог знает когда. Возможно, какая-нибудь приехавшая из провинции баронесса Вайтаи сказала: «Какой же пустынный этот пештский двор, ни травы, ни деревьев…» На следующий день муж — теперь уж никто и не упомнит, какой доломан, расшитый шнурами, и какие баки носил он, вроде тех, что она видела на старинных картинах, — сказал гайдуку: «Здесь посади дерево, разве не слышал, что сказала ее сиятельство?» Весь большой трехэтажный дом занимала одна баронская семья, летними вечерами они выходили посидеть во дворе, как сейчас Луйза с мужем, смотрели, насколько подросли за год два молодых каштана, которые, может, едва достигали человеческого роста… И возможно, звучала мелодичная музыка, негромко, как сейчас, из какой-нибудь дальней комнаты… как давно все это было…

Хлопнула дверь, и к Мари через прихожую ворвались оглушающие звуки граммофона, послышались топот ног, мужской бас, протяжное мяуканье Мали и заливистый смех. Похоже, что они там играют в прятки: бегают, возятся, кричат, как ошалелые.

— Ой, Питюка, пусти, сдаюсь! — простонала сквозь смех запыхавшаяся баронесса.

Вторая пара отплясывала в комнате дикий танец, у двери на кухню раздался шум возни, приглушенное хихиканье, кто-то побежал, хлопнула дверь, и опять звуки музыки доносились словно издалека.

У Мари учащенно забилось сердце. Все это так необычно и неожиданно, словно какой-то ураган, внезапно ворвавшись, пронесся по квартире. В наступившей на мгновение тишине она закрыла глаза и, когда вздрогнула от нового шума, не могла определить, минуты прошли или часы. Стуча сапогами, кто-то прошел на кухню. Распахнулась дверь, и сквозь щелочку Мари увидела вспыхнувший там свет, зазвенели стаканы. Жига заворочался на своей подстилке, негромко, но зло зарычал.

— Я буду мыть, а ты вытирай.

— Чем вытирать?

— Вот, возьми фартук, — сказал мужчина, и они оба громко засмеялись.

Мари присела на постели. Испачкают ее чистый белый фартук, который она надевает, когда шьет; приготовила его на завтра! Тот тип, видимо, напялил фартук на себя.

— Завяжи, Эжеб, бантиком.

— Завяжу, только не лапай меня.

— Давайте пить из чашек, надоела эта глупая затея с мытьем посуды.

— Согласен. Будем пить из красивых, с яркими цветами чашек.

Затем раздался мяукающий голос Малики:

— Осторожно, не разбейте, посуда не моя.

— А чья?

— Моей жилички.

Новый взрыв хохота заглушил слова Мали. Потом уже знакомый голос Питю — того, с красным крестом:

— Однако злой язычок у тебя, Мали! А она ничего… смазливенькая… твоя жиличка. — Затем голосом капризного ребенка Питю потребовал: — Я хочу взглянуть на твою жиличку, Мали, покажи мне ее.

— Ой, не смеши, мне уже дурно.

Слышится приглушенный смех, возня и опять голос капризного ребенка:

— Я хочу видеть жиличку…

Мари вскочила с постели, босиком подошла к двери, щелкнула ключом. Жига зарычал. На какое-то время на кухне примолкли.

— Там кто-то рычит, — сказал Питю, имитируя рычание.

— Моя собака! — взвизгнула Малика. — Жига, сюда, слышишь, Жига!

Собачонка неторопливо подошла к кровати, прижала голову к опущенной руке Мари, застыла на месте, глядя на постель. Мари погладила теплую мордочку, они смотрели друг на друга в глаза с затаенным страхом и решимостью одновременно.

— Моя собака… еще чего, — прошептала Мари, — а сама давно бы голодом ее заморила…

— Твою собаку зовут Жига? Божественно!

— Жига, Жига, чудный Жига…

— А это что за глупый напев?

— Почему глупый? Это забытый шлягер. Я хочу видеть чудного Жигу!.. Жи… Жи… Жигу…

Смех и перешептывание за дверью не прекращались. Мари слышала:

— Коммунисты… ходят к ней…

Женский голос запел фальцетом:

— Вставай, проклятьем заклейменный… — И снова раздался надрывный, истеричный смех.

— Хватит дурачиться, — пророкотал мужской голос. — Пошли в комнату, я хочу еще выпить.