Жужа Тури - Под одной крышей

Пинтер плетется домой, и в ясный, безоблачный майский вечер в душе его — смятение и буря. «Ничего, будет и на моей улице праздник… еще узнают, на что способен Дёрдь Пинтер, рано меня списывать в расход…» — мысленно грозит он неизвестно кому — нилашистам с проспекта Ракоци, начальнику противовоздушной обороны или жене и сыну, из-за которых он вынужден вести неприемлемый для него образ жизни, влачить существование пролетария.

Он подходит к воротам, и в глаза ему назойливо лезут написанные черной тушью слова: «Юлия П. Фаркаш. Дамское платье». Хорошо еще, что она все-таки поставила букву «П», а то ведь вполне могла обойтись без нее. Она бы пережила это. Да и сын тоже. Погодите, еще все переменится, я покажу вам, как надо со мной обращаться…

За дверью кухни дворницкой сначала что-то часто-часто заскреблось, затем он услышал короткое, отрывистое тявканье и радостный лай, а когда дверь отворилась, к его ногам подкатил живой, теплый клубок. Откуда-то из бездонной глубины на него был устремлен взгляд двух коричневых глаз. В мгновение ока песик преодолел недосягаемую высоту человеческого роста. Пинтер почувствовал, как его изнывшее сердце захлестнула теплая волна нежности. Он наклонился к собаке, неловко погладил ее блестящую шерстку и, шаркая ногами, пошел вверх по лестнице, за ним смешно засеменила такса.

Потом за Жигой придет Мари, уведет его к себе, в квартиру Вайтаи, и то, что собачка всегда, радостно тявкая, устремляется за женщиной, больно ранит его. Даже собака и та… никому он не нужен. Водоворот жизни не касается его, и он остается ни с чем, прихрамывающий на левую ногу.

Случалось, что Юци спросит: «Скажи, что с тобой происходит?» На какой-то миг ему покажется заманчивым одним духом высказать все, что у него наболело, освободиться от тяжелого бремени мучительных раздумий. Объяснить Юци, что вся ее затея с салоном — глупость и возиться с ученицей тоже незачем — с какой стати жертвовать своей личной свободой, если в этом нет необходимости. Сообщить ей, что в результате его длительных переговоров на будущей неделе начнут разбирать завал над его магазином — до смешного быстро привыкаешь ко всем этим новым словам и понятиям, — обстоятельно и доверительно обсудить с ней сложившуюся обстановку, но вслух он скажет: «А что может со мной произойти? Живу так себе — ни шатко, ни валко».

В связи с работами по расчистке завала Пинтера обуревали противоречивые чувства. Он готовился к ним, как к какой-то важной операции по вызволению из вражеского плена кассеты и товарного склада, которые станут затем его грозным оружием в борьбе с взбунтовавшейся женой. Он заранее предвкушал тот момент, когда, овладев ценностями, он снова горделиво поднимет голову и предстанет пред очи жены, которая ради ничтожного гуся трудится не разгибая спины, с утра до ночи.

Наконец-то наступило то долгожданное утро, когда во дворе дома Вайтаи появились рабочие, вооруженные кирками и лопатами. Один из них поднялся на третий этаж и постучал к Пинтерам.

— Приступайте, я сейчас спущусь, — сказал Пинтер-старший.

На шум вышла жена, в ночной сорочке, с взъерошенными волосами, напуганная и сонная. Пинтер манеру держаться при любом возможном повороте изменчивой судьбы заимствовал из детективных романов, выстроившихся в шкафу до самого потолка. Вот почему на сей раз он принял невозмутимый вид и придал своему голосу побольше значимости:

— Мой магазин… как бы тебе сказать… ведут раскопки… я тоже сойду вниз.

— Вот как? — проговорила жена, которая полагала, что в столь ранний час пришла ее клиентка, но, спохватившись, продолжала восторженным тоном: — Это же замечательно! И ты до сих пор молчал! Боже, как я рада!

— Пустяки, — небрежно процедил Пинтер-старший.

— Как так «пустяки», отец! — воскликнула Юци, И это «отец», и ласковый тон упрека поразительно напоминал ее прежнюю манеру разговаривать с ним.

Снизу уже доносился стук кирок и лопат. Спустя несколько минут открылась дверь на втором этаже, появилось гневное лицо толстухи Лацкович.

— Мне показалось, что рушится дом, — отчеканивая слова, сообщила она кому-то невидимому в прихожей, затем, снедаемая любопытством, перегнулась через перила.

Вышел из дому дворник Ласло Ковач в старом, засаленном комбинезоне и принялся давать руководящие указания трем рабочим, доставляя немалое удовольствие стоявшему на почтительном расстоянии уполномоченному по дому.

— Разбросайте основной завал и расчистите проход к магазину. Как раз этой ночью мне пришла мысль, не навредили ли крысы господину Пинтеру, но будем надеяться на лучшее, не надо заранее переживать.

Крысы не причинили особого вреда магазину Пинтера, если не считать изглоданных ими конторских книг, остатки которых они затащили за печку и под прилавок. К полудню работа продвинулась настолько, что свет божий увидели дверь и покрытая известью стершаяся вывеска над ней: «Пинтер и К°. Текстильные товары». Один из рабочих, тот, что постарше, бросил через плечо Пинтеру:

— Вот и расчищен проход!

Уцелел прилавок, деревянные полки, опоясывающие весь магазин, печка «Зефир» и — что самое удивительное — стекла в перегородке, разделяющей торговый зал и контору. В стене против двери зияло отверстие, примерно с полметра в диаметре. Набросанные перед отверстием камни неплотно закрывали его, по всему было заметно, что их бросали наспех, кое-как.

Пинтер остановился в дверях, нерешительно осмотрелся. Полки пусты, под засыпавшим их щебнем — ничего, хоть шаром покати. Перешагнув через груду битого кирпича, он очутился внутри. Ключ от письменного стола лежал у него в кармане, но он не стал его доставать, так как понял, что он не понадобится. Замки всех ящиков письменного стола оказались взломанными. Средний ящик чья-то нетерпеливая рука выдернула из пазов, и он валялся на полу, рядом были разбросаны: календарь за 1944 год, расческа, трубочный табак в жестяной коробке, втоптанная в грязь детская фотография Пинтера-младшего, фирменные бланки. Боковые дверцы стола были распахнуты, на этих полках сохранился относительный порядок, даже крысы пощадили хранившиеся здесь бумаги, но кассета была изъята неизвестным похитителем, проникшим сюда с соседнего двора через отверстие в стене. В кассете лежали фамильные реликвии, драгоценности Юци Пинтер, золотые часы и золотой портсигар Пинтера-старшего; кроме того, там были ценные бумаги, сберкнижка и пятьдесят наполеондоров. Согласно письменному обязательству за кредит, полученный для раскопки магазина, Дёрдь Пинтер должен был уплатить десять наполеондоров «точно в указанный срок».

Выйдя из конторы, он пересек торговый зал и только тут заметил у прилавка, в самом центре зала, кучу, которую оставил неизвестный грабитель. С отвращением отвернувшись, Пинтер стремительно вышел из магазина. Позади него негодовал дворник: