Жужа Тури - Под одной крышей

— Устали, да?

— Дорога выдалась нелегкая, но на оставшиеся полчаса меня еще хватит. Вы знали того дворника?

— Конечно, знала.

— Хороший был человек?

— Очень даже, и красивый, такой скромный, хороший семьянин… — Мари подыскивала слова, чтобы обрисовать Лайоша Келемена, и закончила так: — Одним словом, замечательный человек.

Парень посмотрел на семенившую рядом с ним женщину.

— Охотно верю вам, хотя вас не так просто понять. Вам все люди кажутся замечательными… Да, жаль Йолан, но, кажется, она уже понемногу приходит в себя.

— Старается крепиться, виду не показывать, но ей очень больно.

— Я не о том. Как вы думаете, все ли жены ждут своих мужей и все ли люди вернутся из концлагерей? — Он опять посмотрел на Мари и поспешно добавил: — Вы не проголодались? Надеюсь, дома найдется чего-нибудь поесть. Да, а что слышно о баронессе? Не собирается ли она снова сюда?

— Откуда я знаю.

Мари вздохнула. Они молча приближались к улице Надор. Наступали сумерки первого дня весны.

«Юлия П. Фаркаш. Дамское платье» — Юци Пинтер собственноручно изготовила вывеску своей фирмы, в двух экземплярах. Каллиграфически вывела буквы тушью на картоне, один экземпляр прикрепила кнопками на воротах, а другой — на веранде, рядом с входной дверью. Обе вывески как бы узаконивали салон Юци Пинтер, нарекли именем развивающееся, процветающее и предъявляющее свои права детище. Во всяком случае, так считала хозяйка, тогда как Пинтер-старший усматривал в этом акте нечто из ряда вон выходящее.

Выведенные тушью черные буквы резали ему глаза. Увидев впервые прикрепленную к воротам вывеску «Юлия П. Фаркаш», он с саркастической улыбкой предстал перед своей половиной.

— Если не ошибаюсь, «П» — это, по всей вероятности, я? — спросил он вежливым, но леденящим душу, как пишут в английских детективных романах, голосом.

Атака не застала жену врасплох.

— Ты угадал. Я думала, тебе будет приятно, что я не афиширую твое имя. Никому ни о чем не говорящая фамилия Фаркаш ничуть не компрометирует твою торговую фирму, не подрывает, так сказать, твое реноме.

В нарочитом подчеркивании таких слов, как «торговая фирма», в употреблении необычных терминов — «компрометировать», «реноме» — явно чувствовалась тщательная подготовка к сокрушительной контратаке. И Пинтер, посрамленный и обиженный, ретировался в свою комнату.

Нет ничего проще, чем насмеяться над безоружным человеком. Занимаемое им ныне положение не позволяет ему стукнуть кулаком по столу и утвердить свои права главы семьи. Бразды правления мало-помалу ускользают из его рук и переходят к Юци, но не рано ли она торжествует! Его торговая фирма, как бы ни подрывала ее устои Юци, фирма Дёрдя Пинтера не умерла, хотя и погребена под развалинами, и петь ей заупокойную рано: это только кажется, что она мертва.

В результате неуставных хлопот Пинтера несколько дней назад во дворе дома Вайтаи побывала комиссия из двух человек. Во время осмотра двора члены комиссии установили, что для расчистки подступов к погребенному под развалинами магазину Пинтера и вывозу щебня потребуется всего-навсего три грузовика. Дело в том, что, находясь в самом конце двора, он, к счастью, пострадал меньше, чем соседний магазин. Капитальная стена между двумя помещениями, по существу, уцелела, а раз так, то работы по расчистке подступов к магазину Пинтера не потребуют вывозки всей обрушившейся части дома. Это уже обязанность домовладельца.

Все дело упиралось теперь в деньги на оплату рабочих и шоферов. И Дёрдь Пинтер не случайно все свои усилия заблаговременно сосредоточил именно на этой стороне дела. Но к сожалению, столкнулся с непредвиденными трудностями. Кое-кто из прежних друзей и знакомых погиб в рабочих ротах, а кое-кого угнали в Германию, и до сих пор — уже шел май 1945 года — никаких известий о них не было.

Другие оказались примерно в таком же положении, как и он сам: разрушен магазин, разграблен сад и так далее. Те же, у кого были кое-какие ценности — золото, драгоценные камни, — не давали взаймы. Постепенно растущая инфляция могла принять угрожающие размеры, поэтому они соглашались заключать сделки только в долларах и наполеондорах. Все это не могло не обескуражить Пинтера-старшего. Что касается кассеты с наполеондорами, то насчет нее он вынашивал другие, далеко идущие планы.

Вопрос о найме рабочих тоже оказался не из легких. Можно было предположить, что в столь трудное время люди обеими руками ухватятся за любую возможность заработать, а они, наоборот, предъявляют немыслимые требования, очень уж стали сознательными и самоуверенными, одним словом, по мнению Пинтера-старшего, настолько обнаглели, что извозчикам чуть ли не заявление надо подавать. А все потому, что слишком много воли и привилегий дали пролетариям.

Газету противно в руки взять, так как пишут исключительно о положении и правах рабочего класса. Не удивительно, что они возомнили о себе невесть что и свысока смотрят на работодателя, сокрушался Пинтер-старший.

Своими наблюдениями он поделился в семье и еще раз убедился: его слова не находят желаемого отклика. Первого мая получилось так, что сын опоздал к обеду.

— А Дюрка где? — спросил он у жены.

— Ушел на демонстрацию, — ответила Юци таким тоном, что, мол, само собой разумеется: Первого мая Пинтер-младший, кроме как шествовать вместе с рабочими, нигде и быть не может.

Дюрка пришел вечером, раскрасневшийся, потный, возбужденный.

— Грандиознейшая была демонстрация, целое море знамен… Мы с песнями двинулись на площадь Героев — удивительное, незабываемое зрелище! — восторгался парень.

А мать, вместо того чтобы умерить его пыл, возьми и упрекни сына:

— Право, ты мог бы и меня взять с собой, я тоже с удовольствием пошла бы!

После демонстрации в Городском саду и Английском парке собралось столько народу, продолжал рассказывать Дюрка, что яблоку негде было упасть. Настроение у всех было приподнятое, праздничное, в палатках продавали пиво. Он тоже выпил кружку.

Мать подробно обо всем расспрашивала сына, словно нарочно, чтобы досадить мужу.

— На каком трамвае добирался? Представляю, какая давка была на «шестерке»! Не знаешь, трамваи пустили только на Первое мая или они будут ходить теперь постоянно?

Все это не могло не раздражать Пинтера-старшего… Подумаешь, пустили несколько трамваев, экая невидаль! Можно подумать, будто майские гулянья в Городском саду — их собственное изобретение. Так было и раньше, по меньшей мере с тех пор, как он себя помнит. В юные годы он и его друзья, прокутив всю ночь, брали на рассвете пролетку и ехали в Городской сад, стреляли по мишеням, катались на карусели, ели сдобные булочки… А теперь, ишь, шум какой подняли!