Жужа Тури - Под одной крышей

— Не знаю, право. А ванную, пожалуйста, не запирайте, не бегать же моей сестре ночью к нам.

— Он запер ее? Я скажу Эгону, у него просто какая-то мания все запирать.

На следующий день в квартиру Вайтаи пришли в полдень два каменщика. Несколько корыт раствора — и к вечеру стена в ванной для гостей с крошечным окошком на улицу была возведена. Утром снова пришли двое, на этот раз с унитазом. В полдень баронесса поднялась к Пинтерам.

— Эгон сделал для вас, Маришка, прекрасную ванную, не хотите ли взглянуть?

— Успею вечером, — ответила Мари и ушла в комнату, оставив Малику с Юци. Спустя некоторое время и Юци пришла в комнату. Усаживаясь за швейную машину, она сказала:

— Как видно, этот барон — порядочный человек, внимателен к людям. Вы рады, что у вас своя ванная, Маришка?

— Рада.

Никогда в жизни она не чувствовала себя такой униженной и содрогалась при одной мысли, что Пинтеры или Луйза догадаются, почему у нее отдельная ванная. Потому что барон брезгует пользоваться одной с нею ванной. Просто вытурил ее оттуда, тогда как она и без того пользовалась ею только в случае самой крайней необходимости… Умывалась на кухне и весь день проводила у Пинтеров, так из-за одного случая… «Что я, прокаженная какая, чтобы они так презирали меня, — размышляла она за шитьем. — Или у них денег слишком много. Из-за того, что я однажды…» Лицо у нее пылало, к горлу подкатывал комок горькой обиды. Скорей бы кончился день и она могла бы забиться в свою комнату. Ей казалось, что не только барон, а все считают ее почему-то гадкой, отвратительной.

Вечером она немного успокоилась и, узнав, что Вайтаи вышли из квартиры, осмотрела свою ванную. Ей открылось удручающее зрелище: наспех возведенная грязно-серая стена, справа и слева виден выщербленный кирпич, извилистая линия огромных щелей на грязных, закопченных стенах, перевернутая вверх дном ванна, из покосившейся набок печки торчит труба, грозя в любую минуту обрушиться на голову вошедшему, кучи щебня и совершенно новый унитаз рядом с раковиной.

Мари наломала через коленку планок, поставила на печку большую кастрюлю воды, затопила и, усевшись у открытого окна, устремила задумчивый взгляд на два зеленых каштана во дворе. Все вокруг нее стало казаться иным: расписанный тюльпанами комод теперь уже не ласкал ее взора, в комнате и двух шагов не сделаешь, не стукнувшись локтем о какую-нибудь мебель, запертый шкаф в общей кухне тоже воспринимала как обиду, густые каштаны с чуть слышно шелестящими листьями, с отцветшими, поблекшими свечками тоже не радовали ее. Сколько раз по собственной воле она убирала ванную, увидев засохшую на раковине мыльную пену или грязные полосы в ванне, делала это охотно, ничем не брезгуя. И вместо благодарности, вот, пожалуйста… А еще злилась на Луйзу, когда та предупреждала, чем это кончится… Да, без Луйзы она осталась бы совсем одна, как перст.

Мари вскочила, поднесла руку ко рту и тихонько застонала. Песик покинул свой угол, приветливо завилял хвостом, в его неподвижном взгляде застыло ожидание чего-то. Мари прижала к себе щенка, ощутив ритмичное биение его сердца, успокоилась, более того, это придало ей какую-то решимость. «Останемся здесь, — сказала она себе, — не побежим к Луйзе ныть и жаловаться».

Она вымыла пол в ванной. Ванна чуть не придавила вертевшегося у ее ног Жигу, пока ей наконец не удалось перевернуть и поставить ее на место. Собачонка, взвизгнув, отбежала к дверям и оттуда смотрела за быстрыми движениями рук Мари, отчищавших некогда белую, а теперь местами облупившуюся ванну. Оконный проем она завесила полотенцем, приложив немало усилий, водворила на место и печку. В полночь управилась с уборкой, разогнула ноющую поясницу, осмотрелась. Вот так совсем другое дело. Ну что ж, зато теперь у нее есть своя персональная ванная, как у какой-нибудь важной барыни. И тут ей снова вспомнилось то, что произошло три дня назад, слова барона: «Кто там ходит?» Торопливо закрыла дверь, взяла ведро и ушла в свою комнату.

Случилось как-то так, что в историю о своей ванной она посвятила только Дюрку Пинтера. Они остались вдвоем в комнате, парень выписывал объявления из газет: вот уже несколько дней он искал себе подходящую работу. Мари сидела за швейной машиной и, быстро вращая колесо, не поднимая глаз, рассказала о своей незримой встрече с бароном.

— Так и должно было случиться, — сказал парень, — по крайней мере наперед умнее будете. Надо самим устраивать собственную жизнь и смело отстаивать свои права. А вы пошли, решая вопрос о комнате, на поводу у моего отца, — сказал он и махнул рукой. — Но ему говорить все равно…

Дюрка не закончил фразы, но Мари знала ее конец. В квартире Пинтеров после той стычки жизнь стала невеселой. В гробовом молчании садились они за стол, поев, все трое также молча вставали и расходились по своим делам. Не было семейных советов, эхо которых отзывалось на всех трех этажах дома. Если из проворных рук Юци выпадал мел или ножницы, не слышно было визгливых возгласов и причитаний, на которые сломя голову бежала Мари, а следом за ней разгоряченный охотничьей страстью Жига. Теперь в каждом таком случае хозяйка недовольно бурчала что-то себе под нос и с болезненной гримасой на лице нагибалась за ножницами или укатившейся катушкой. Эта гримаса оставляла свой след на ее лице в виде глубокой складки, протянувшейся от носа до уголков рта. Даже с сыном не вела она по вечерам разговоров, засыпала, не дождавшись возвращения Дюрки домой. Умиление, вызванное заплаканными глазами мужа, с течением времени забывалось. Упрямое молчание Пинтера-старшего злило и ожесточало ее: ведь этим он подчеркивал, что не в пылу гнева бросил ей обвинение и считал себя правым, что он-де все обдумал, прежде чем сказать, а она, не порвав с ним сразу, как бы признала свою вину. Ее положение осложнялось еще и тем, что теперь она уже бесспорно была кормильцем в семье и поэтому ни в коем случае не могла бросить мужа. Юци казалось, что муж тоже понимал это, пользовался своим положением и со злорадством наслаждался ее беспомощностью. Он капризничал, разыгрывал из себя «униженного мужа», мученика, с достоинством несущего свой крест, и молчал целыми днями, играя на ее нервах.

Мари взяла на себя роль как бы связующего звена между супругами, а также между отцом и сыном. Передавала заявления враждующих сторон, старалась сблизить их, использовала для этих целей и Жигу, посылала песика, страстно привязавшегося ко всем членам семьи Пинтеров, то к одному из них, то к другому. Но все ее усилия были тщетны, и в мрачном настроении заходила она по вечерам в дворницкую.

А здесь все реже топили плиту. Супруги Ковач сидели за длинным столом и ели на ужин хлеб с жиром. Коммерческая деятельность Ласло Ковача не приносила доходов. Воодушевившись на первых порах успехами с продажей печек, он стал торговать табаком, но дело это кончилось плачевно. Табак заплесневел. Встав однажды пораньше, Луйза отнесла мешок к воротам и вывалила его содержимое в мусорную машину. После о табаке ни разу не упомянула, точно так же, как канула в Лету поездка Ласло Ковача в провинцию. Луйза была не из тех, кто любил вспоминать старое. Она сидела за столом и с неподдельным восторгом слушала страстные рассуждения мужа о политике. Между прочим, дворник вступил в социал-демократическую партию и стал одним из ее активных членов в своем районе. Все свое время он проводил теперь в основном в помещении партии, вел переговоры на улице, в подворотне, на обеих верандах дома. Развлекал Луйзу рассказами о том, что происходило на партийных собраниях, воспроизводил доклады и выступления, то сгущая краски, то безудержно фантазируя. Чаще всего сообщения Ковача возвеличивали его собственную роль. «Я прямо в глаза сказал партийному секретарю, дескать, меня хотите засадить изучать азы, как какого-нибудь первоклассника? У меня в мизинце больше социализма, чем у другого в голове. Ты ведь помнишь, Луйза, сколько тебе пришлось натерпеться из-за меня во времена Салаши, да и раньше. Ты всегда боялась, как бы я не натворил бед, но я…» И он еще и еще раз восторженно и громко пересказывал, как он пронял партийного секретаря, как тот, устыдившись, стал оправдываться: «Не обижайся, я только теперь узнал тебя как следует, товарищ Ковач». Затем, как бы между прочим, дворник замечал: «Потом меня попросили выступить с докладом об истории социал-демократической партии».