Жужа Тури - Под одной крышей

— Хорошо, что пришли. Вот видишь, Мари, а самой тебе ни разу в голову не пришло позвать его, он охотно пришел бы.

— Откуда я знала, — оправдывалась Мари.

Они помолчали, Винце раскачивался на стуле, затем пододвинул Дюрке табакерку.

— Я не курящий, — отказался парень.

— Завидую. А я никак не брошу.

Снова пауза.

Мари, опустив руки на колени, посматривала то на одного, то на другого. Ломала голову, чем же угостить Дюрку, не подавать же ему остатки рагу? Ей так хотелось его угостить. Ведь к ним пришел дорогой гость, Дюрка Пинтер, ее единственный друг. Но как поддержать разговор, она не знала, поэтому и посматривала с надеждой на Винце, словно ища у него помощи. Дюрка перелистывал лежавшую на столе книгу, они с Винце стали обсуждать ее и разговорились. Мари сидела рядом, мало что понимала из разговора, прикрыв рукой рот, зевнула, но они не заметили этого. Винце рассказывал о Советском Союзе, о курсах, на которых он учился три месяца. Время от времени оба собеседника громко смеялись, затем вновь становились серьезными, и теперь уже не возникало заминки в разговоре. Дюрка расспрашивал о бумажной фабрике Неменя, сколько машин и рабочих работает там, кто вошел в фабком, какова продолжительность рабочего дня, сколько платят, какие новшества ввели со времени освобождения в области социального обеспечения, а затем сказал:

— Мне тоже надо браться за настоящее дело, а то я совсем ничего не умею, отец прочил мне карьеру приказчика в магазине. Вы, наверное, слышали, что случилось с магазином… Правда, меня не устраивала такая перспектива, но отец настаивал.

— А чем бы вам хотелось заняться?

— Чем бы хотелось? — Дюрка наморщил лоб.

— Почему вам не поступить служащим на какой-нибудь завод? Напрасно думаете, что в них не нуждаются. У вас, кажется, есть аттестат зрелости?

— Что-то не тянет за письменный стол, сиди там и протирай локти. Я с удовольствием уехал бы куда-нибудь в лес…

— В какой лес?

— На лесоразработки. Если бы можно было получить там какую-нибудь должность, на свежем воздухе… Знаете, в рабочей роте мы жили хуже скотины, да вы и сами знаете, какие там условия. Как ни странно, иногда даже во сне вижу Марамарошские горы, вдыхаю прохладный, чистый горный воздух, и так радостно становится на душе…

— Почему же вы не наведете справки? Я не думаю, чтобы трудно было подобрать работу, хотя с транспортом еще очень плохо, а поэтому и крупные лесоразработки не ведутся. Все это привело к тому, что со снабжением древесиной дело обстоит из рук вон плохо.

— Завтра пойду в министерство промышленности, — сказал Дюрка.

— Зачем?

— Есть же казенные леса, может, получу назначение.

— Лесами ведает не министерство промышленности, а министерство земледелия.

Оба замолчали, паузу прервал Винце:

— У меня тоже есть кое-какие планы. Хочу продолжить учебу. Говорят, будто организовали вечерние курсы для работников бумажной промышленности. Если это действительно так, поступлю на них. Конечно, нелегко будет днем работать, а вечером учиться, особенно если приму новую машину.

— Кем же вас назначат? — поинтересовался Дюрка.

— Машинистом, — ответил Винце и краем глаза посмотрел на Мари.

Жена, зардевшись от радости, воскликнула:

— И ты говоришь об этом так, словно это какой-то пустяк! Как ты можешь целый день скрывать от меня такое…

— Ладно, ладно. Я уже раскаиваюсь, что сказал, ведь еще не принял машину.

— Ой, Винце, перестань, я не сомневаюсь, что ты получишь ее!..

Мари была безгранично счастлива. Винце будет не первым помощником, а сразу машинистом, важной фигурой в цехе! Пусть все знают, какой у нее муж. Вот и Дюрка чувствует себя свободно и хорошо с ними, они беседуют, как старые друзья. Винце имеет свое собственное мнение по любому вопросу, он читает такие же книги, как и Дюрка. Какое ничтожество этот Питю по сравнению с ними!

Дюрка попрощался, не рассчитав, громко хлопнул дверью в прихожей. Минуту спустя заглянул в окно, на лице его была виноватая улыбка:

— Я нечаянно, — извинился он, — силу не рассчитал.

— Мы уже перестали замечать кое-что и похлеще, верно, Мари? — И они оба рассмеялись…

На следующее утро Винце спускался по лестнице вместе с баронессой. Пытался обогнать ее, но Малика тоже ускорила шаг.

— Ну, — произнесла она, — теперь мы квиты, вчера у вас тоже был гость. — Беспечное посвистывание Винце возмутило ее, она повысила голос: — Молодой Пинтер любит к вам заглядывать. Пока вы были в Советском Союзе, он усиленно ухаживал за вашей женой. Даже Эгону это бросилось в глаза, но я сказала, что нам до этого нет никакого дела, не так ли?

Она свернула к Западному вокзалу, а Винце вскочил в 49-й трамвай, проехал мимо разрушенных домов на площади Кальвина, потом долго ждал 89-й номер. Ни о чем не думалось. В электричке его вытеснили на площадку, он стоял у окна, пытаясь воскресить в памяти крекинги и одноэтажные домики Пештсентэржебета. В такую пору бесконечными ручейками стекаются к заводам и фабрикам рабочие и работницы. Ему вспомнился желтый домишко с двумя окнами, занавешенными белыми батистовыми занавесками. Возле ворот вот у того обрушившегося дома когда-то всегда сидела старушка. Ехал ли он вечером или рано утром, она неизменно сидела, согнувшись, на своем стульчике. Здание кинотеатра казалось пустующим, раньше под вечер здесь толпились юноши и девушки, грызли семечки, улица была многолюдной и шумной.

В вагоне освободилось место, Винце сел, закрыл глаза. Мари права, по утрам он едва на ногах стоит, мучительны эти бессонные ночи. Мари постоянно беспокоится о нем, между тем ей труднее, вечерами приходится еще подрабатывать у Пинтеров. Особенно тяжело было ей, наверно, одной. Правда, рядом были Луйза с мужем, Пинтеры, их сын, который помог Мари перевезти вещи из Буды…

Конечно, у баронессы это не могло не вызвать подозрений. А так как он никогда не придавал значения болтовне Малики — в одно ухо влетает, в другое вылетает, — то до него только сейчас дошел смысл ее слов.

И вдруг им овладело яростное негодование. Ишь что вообразила! Будто его Мари — скучающая барыня, которая в отсутствие мужа принимает хахалей! И он позволил говорить этой мерзавке, не заставил ее замолчать! В ушах Винце снова звучал мяукающий голос: «Даже Эгону это бросилось в глаза, но я сказала, что нам до этого нет никакого дела…» До чего именно, черт возьми, вам нет дела? До чего? Надо бы вернуться, ведь это и для Мари оскорбительно, если он весь день будет носить в себе подобную клевету!

Он уже хотел было соскочить с трамвая, но вспомнил, что баронесса уехала в Чобад. Попытался унять волнение, терзавшее его, причинявшее душевную боль; к рождеству или к Новому году он станет машинистом, они обязательно переедут с улицы Надор, воздух вокруг них станет чище. Но ничто не помогало.