Лив Константин - Последняя миссис Пэрриш

Давно – еще до того, как я научилась не откровенничать с мужем, я рассказала Джексону, почему я ненавижу черепах. Когда мы с Джулией были маленькие, отец купил нам черепаху. Нам всегда хотелось кошку или собаку, но у Джулии была аллергия на тех и других, никак не связанная с кистозным фиброзом. Мама просила отца купить коробчатую черепаху, а он купил кайманову. Ее вернули в зоомагазин, потому что предыдущий хозяин больше не мог ее у себя держать. Сказали, что это самец. В самый первый день я решила покормить его морковкой, а он укусил меня за палец. Челюсти у него были такие сильные, что я не могла вытащить палец, я только кричала, а Джулия побежала за мамой. До сих пор помню боль и страх – я боялась, что черепаха откусит мне палец. Мама быстро сообразила – она протянула черепахе другую морковку. Хитрость сработала. Черепаха разжала челюсти, и я выдернула окровавленный палец. Мы поехали в травмпункт. Нечего и говорить – черепаху мы сразу же возвратили в магазин, а у меня на всю жизнь остался панический страх – назовем его черепахофобией.

Джексон слушал меня внимательно, бормотал какие-то утешительные слова. Было приятно с кем-то поделиться одним из страшных моментов детства. Когда Белла была маленькая, я как-то раз уложила ее спать днем, а когда выходила из детской, мне на глаза попалось нечто, лежащее на краешке полки с мягкими игрушками. Я позвонила Джексону на работу.

– Откуда взялась черепашка в комнате Беллы?

– Что?

– Черепашка. Она оказалась среди ее мягких игрушек.

– Ты серьезно? От меня тут пар идет – столько дел, а ты меня спрашиваешь про какую-то игрушку. Еще что-нибудь?

Я вдруг почувствовала себя по-дурацки.

– Нет, больше ничего. Извини, что побеспокоила тебя.

Я схватила плюшевую тварь и выбросила в мусорное ведро.

На следующий день заехала Мередит, и я предложила ей попить кофе в оранжерее. Она подошла к книжным стеллажам и что-то взяла с полки.

– Какая прелесть, Дафна. Раньше ни разу у тебя не видела.

Она держала на ладони белую с золотом фарфоровую черепашку.

Я выронила чашку и пролила кофе на себя.

– О Боже. Какая же я неуклюжая! – пробормотала я и позвала Маргариту чтобы она навела порядок. – Наверное, Джексон купил. Я не видела.

Я сжала одну руку другой, чтобы унять дрожь.

– О, она необычайно красива. Лиможский фарфор.

– Возьми себе.

Мередит покачала головой.

– Не дури. Я просто пришла в восторг, только и всего. – Она как-то странно на меня посмотрела. – Ну, мне пора. Я встречаюсь с Рэндом в клубе на ланч. – Она подошла и положила руку мне на плечо. – С тобой все хорошо?

– Да. Просто устала. Все еще приспосабливаюсь к режиму дня Беллы.

Она улыбнулась.

– Конечно. Постарайся почаще отдыхать. Я тебе попозже позвоню.

Когда она ушла, я нашла эту фигурку в Интернете. Девятьсот долларов с лишним! Вечером я положила черепашку на стол рядом с тарелкой Джексона. Когда мы сели ужинать, он бросил взгляд на фигурку и посмотрел на меня.

– Что она тут делает?

– Как раз это я и хочу узнать.

– Ее место в оранжерее.

– Джексон, зачем ты это делаешь? Ты же знаешь, как я боюсь черепах.

– Ты понимаешь, как безумно это звучит? Это всего-навсего маленькая фигурка. Она тебя не укусит.

Он нагло, с вызовом смотрел на меня.

– Я их не люблю. Пожалуйста, прекрати.

– Что прекратить? У тебя какая-то жуткая паранойя. Может быть, послеродовая депрессия вернулась. Стоит обратиться к врачу?

Я бросила салфетку на тарелку и встала.

– Я не сумасшедшая. Сначала мягкая игрушка, а теперь эта…

Джексон покачал головой и повертел пальцем у виска – так школьники показывают, что у кого-то «не все дома».

Я опрометью взбежала вверх по лестнице и захлопнула за собой дверь спальни. Бросившись на кровать, я зарылась лицом в подушку и стала кричать. А когда подняла голову, на меня с тумбочки смотрели два стеклянных глаза. Еще одна фигурка. Я схватила стеклянную черепашку и изо всех сил запустила ею в стену. Она не разбилась, а упала на пол с негромким стуком. Лежала и смотрела на меня немигающими глазами рептилии. Мне казалось, что она вот-вот поползет ко мне и накажет меня за то, что я сделала.

Когда обнаруживаешь, что ты замужем за социопатом, нужно проявлять изобретательность. Пытаться его изменить бессмысленно. Когда горшок уже стоит в печи для обжига, слишком поздно что-то менять. Самое лучшее, что я могла делать, – это изучать его, его настоящего, прячущегося за отполированным до блеска фасадом гуманности и нормальности. Теперь, когда я знала правду, мне проще было это замечать. Он притворялся грустным, но при этом на его губах играла еле заметная улыбка. Он был гениальным мастером камуфляжа, он прекрасно знал, что говорить, чтобы его все обожали. Но теперь, когда со мной он сбросил маску, мне нужно было придумать, как победить его в его собственной игре.

Я согласилась на его предложение пойти на разные курсы в университете. Но искусствоведение я изучать не стала. Я накупила учебников по истории искусств и решила, что буду штудировать их самостоятельно – на тот случай, если Джексон примется меня экзаменовать. Зато я записалась на курсы психологии, оплачивала их наличными и зарегистрировалась под вымышленным именем. Кампус был достаточно обширным, поэтому у меня было не так много шансов встретиться с моей преподавательницей французского в то время, когда я притворялась другим человеком, но на занятия психологией я надевала бейсболку и спортивные штаны. Следует отметить, что к этому сроку моего супружества такие меры мне уже не казались экстремальными. Я привыкла к жизни, где мимикрия и обман так же естественны, как дыхание.

Посещая занятия по психопатологии, я начала постепенно складывать один с другим разрозненные детали головоломки. Моим преподавателем была замечательная женщина, у которой была частная практика. Когда я слушала, как она рассказывает о каком-то из своих пациентов, у меня складывалось впечатление, что речь идет о Джексоне. Я прошла у этого педагога еще один курс по психопатологии и по исследованию личности. Потом я проводила часы в университетской библиотеке и читала все, что только могла, об антисоциальных личностях.

В беседах с социопатами выяснялось, что они способны выявлять потенциальную жертву даже по походке. По всей видимости, наши тела просто-таки телеграфируют обо всех наших слабостях и уязвимостях. Пишут, что супруги социопатов отличаются избыточной эмпатией. Вот этот факт мне было трудно осознать. Неужели действительно эмпатии может быть слишком много? В этом крылась определенная поэтическая ирония. Если у социопатов, по определению, эмпатии недостаточно, а у их жертв ее слишком много, то они должны составлять прекрасные пары. Но конечно же эмпатией поделиться невозможно. «Вот, возьми у меня немножко, у меня лишняя завалялась». К тому же социопаты и не способны обзавестись эмпатией – ее отсутствие для них в первую очередь и характерно. Думаю, психологи ошибаются. Дело не в избытке эмпатии, а в ее неверной направленности, в попытках спасти кого-то, кого спасти нельзя. Прошло столько лет – и теперь я понимаю, что он увидел во мне. Но я до сих пор бьюсь над вопросом – что увидела в нем я?