Юрий Плавский - Мертвые собаки

— Странно вы говорите, Абрам Борисович! Вы почти слово в слово повторили то, что недавно рассказал мне наш пациент Безродный! По–видимому, вы тоже заразились от него этими откровениями? Безродный тоже сказал, что чернобыльский взрыв — это последний взрыв холодной войны!

— Этого я ни от кого не слышал! Но коли эта мысль посетила и Безродного, то наше с ним место в одной палате! — грустно заметил Абрам Борисович. — И я вполне солидарен с нашим пациентом в том, что наше будущее — это объективно существующая реальность, которая может влиять и влияет на наше настоящее. У будущего множество лиц, одно из них оно приоткрыло для нас, приподняв краешек своей чадры! Взгляд будущего страшен!

Семён Семёнович выплеснул старую заварку, прополоскал банку, наполнил её холодной водой и опустил в неё свой нехитрый кипятильник.

— Вот вы только что говорили мне о том, что шизофрения не может быть следствием лучевого облучения?! — вернулся из своих грустных размышлений Абрам Борисович.

Семён Семёнович в знак согласия со своей репликой, кивнул головой.

— А вы знаете о том, что обслуживающий персонал действующих атомных реакторов постоянно пребывает в состоянии стресса?

— Может оно и так, только я не вижу в том объективных причин!

— А вся причина в том, что относительно небольшие дозы облучения действуют возбуждающе на человеческую психику. То есть ионизирующее облучение воздействует на организм, как некий источник стресса.

Здесь Абрам Борисович выдержал многозначительную паузу, но так как его собеседник никак не прокомментировал сказанное, продолжил:

— Когда–то я серьёзно изучал историю и скрупулёзно вникал в причины возникновения войн, революций, бунтов и прочих эмоциональных потрясений. И знаете, что я неожиданно для себя обнаружил?

— Позвольте мне вас внимательно слушать!

— Как правило, все они возникают на пустом месте! Вроде бы нет на то ни экономических, ни политических предпосылок и вдруг огромной силы эмоциональный взрыв потрясает общество. И этот взрыв может быть таким могучим, что рушатся некогда сильнейшие империи, исчезают целые государства и народы. Более того, все эти катаклизмы имеют некую циклическую закономерность. Я долго размышлял над этим феноменом и единожды пришёл к парадоксальному выводу, что виною всему являются космические первоисточники. Ведь все мы купаемся в океане космических излучений и природу многих из них мы не в состоянии определить. И я склонен утверждать то, что абсолютно все процессы, происходящие на нашей планете, подчинены качеству и интенсивности космических излучений.

А теперь вернёмся на нашу грешную землю. Посыпав всю Восточную Европу радиоактивной пылью, мы тем самым стали воздействовать возбуждающе на психику многих народов, населяющих её. То есть мы изменили качество и интенсивность космических излучений. Именно это, то есть радиоактивное излучение, и может послужить первопричиной грядущей эмоциональной катастрофы. Во что это выльется, я не знаю. Может это, будут войны. Может быть, это будут революции, бунты, восстания, мятежи, терроризм. Может быть и такое, что вслед за чернобыльской аварией последуют техногенные катастрофы и разгул стихийных бедствий. То есть, чернобыльская катастрофа может оказаться лишь маленькой спичкой запалившей огромный пожар! Ибо мы, дети космической эволюции, изменили условия своего существования. Изменили качество и чистоту своей колыбели!

— Здесь я с вами вполне солидарен! — отозвался Семён Семёнович. — Я тоже намерен предполагать то, что человеческое общество пока ещё не вызрело для управления столь страшными в своём могуществе силами природы. Для этого у нас не хватает ни нравственности, ни разума способного просчитать последствия своих поступков. Сегодня мы похожи на ребёнка, который сунул свой пальчик в электрическую розетку!

За окном скрипела берёза.

Клокотал кипяток в банке.

Пел сверчок.

Надо мной простиралось зелёное небо. Несколько кучевых облаков сиреневого цвета висели неподвижно. Солнце играло невиданными мною цветами. Приятный морской бриз лениво шевелил оранжевые листья деревьев. Фиолетовые шапки величественных гор проглядывались сквозь изумрудную дымку. Дивная музыка лилась откуда–то сверху, и она заполняла собой всё. Блаженство и покой царили повсюду. Огромные цветы невиданной красоты склонялись над моей головой. На их лепестках я видел жилки, которые сплетались между собой в прекрасные узоры. Я впервые почувствовал своё сердце, и оно было наполнено любовью.

На лужайке расположилась небольшая группа людей. Мы приблизились к ней. В центре круга стоял средних лет мужчина и читал стихи. Я прислушался к плавно текущей речи. Звуковая гамма языка, по своей мелодичности, напоминала мне якутскую речь, но она была представлена более глубоко. Язык был мне совершенно незнаком, и я никогда не слышал его. Но самым странным оказалось то, что я вполне понимал тот язык. Более того, я узнал эти стихи, ибо это были мои стихи. Никогда, даже в годы своей юности, я не писал их. Но иногда я видел их во сне. Вернее я видел себя, читающим прекрасные стихи. Они истекали из глубины моего сердца и слезами скатывались из моих глаз. Когда я просыпался, то не мог их вспомнить. Оказалось то, что мои стихи жили в этом мире. Они не принадлежали кому–то конкретно, а были достоянием всех и свободны, как ветер.

Я вгляделся в лица людей. Что–то до боли знакомое было в каждом из них. Существовало нечто, которое делало их похожими друг на друга. Что это? Я вгляделся в лицо оратора и вспомнил его.

Это было в Иркутске. Я приехал туда по делам службы. Был выходной день, и я болтался по городу не зная, куда себя деть. Мой произвольно выбранный маршрут привёл меня к церкви. Раньше я никогда не видел церквей и решил заглянуть внутрь с чисто познавательной целью. Внутреннее убранство церкви, да и сама служба, хотя и были для меня чем–то новым, никак не поразили моего воображения. Поэтому я поспешил покинуть её, тем более что по моим расчётам, уже должна была приблизиться моя очередь за пивом, где я занял себе место.

На ступенях церкви сидел слепой старик. Его обступила небольшая кучка богомольных старушек. Я нашарил в кармане приготовленную для подаяния мелочь и подошёл к тому старику. Я взглянул в его лицо и услышал его голос. И тут, будто что–то пригвоздило меня к месту. Тёплая, живая и приятная волна шевельнулась в моей груди. Я слушал старика и боялся пропустить каждый его вздох и каждое его слово. Ни единый возглас не нарушал торжественной речи старика. Лицо его светилось каким–то неземным светом. Этот свет проникал в мою грудь, он манил и притягивал меня к себе. Я уже не помню того, о чём говорил тот старик, но я как губка впитывал его речь, и каждая жилка трепетала во мне.