Патрик Гейл - Заметки с выставки

Джоэни появилась первой. Она была почти ровно на год старше и была такой упрямой и с таким сильным характером, что, вполне вероятно, выстояла бы и будучи единственным ребенком в семье. Но как только на свет появилась Винни, а с нею и отправная точка для сравнения, родители решили, что Винни — хорошая девочка, маленький ангел, и с нею нет никаких проблем, тогда как Джоэни — миниатюрное исчадие ада, хулиганка, проблемный ребенок. Похоже, их маме нужно было и то и другое, чтобы сделать завершенной собственную жизнь. Как комплект столиков, которые вставляются один в другой. И если взять девочку и говорить всем, причем так, чтобы она слышала, что она хорошая, — девочка начинала чувствовать, что такой она и должна быть. Всегда. Или, возможно, проблема Винни заключалась в том, что она была прирожденной конформисткой? Может быть, если бы она нашла в себе мужество сломать стереотип раньше, она бы не чувствовала себя настолько несвободной теперь, за год до окончания школы, обнаружив, что путей, открытых для нее, так немного.

Джоэни была темноволосой, худощавой — мама называла ее доходягой — и эффектной, несмотря на большой нос. Глаза у нее были зелеными, по-настоящему зелеными, а не цвета стоячей воды в пруду, она была смышленой и забавной, хотя мать называла ее грубиянкой. Винни, напротив, пошла в мать и была беленькой как голландка, пухленькой и голубоглазой, неизменно стоящей в двух шагах позади, глядя себе под ноги, в то время как Джоэни болтала без умолку. Винни была, несомненно, хорошенькая как китайская кукла, с небольшим вздернутым носиком, крошечными ручками, аккуратными маленькими ушками и изящным ротиком, пожалуй, слишком смахивающим на розовый бутон.

Но то была миловидность, требовавшая, по-видимому, бездеятельности. Когда она была маленькой девочкой, которой очень восхищались родственники, ее награда состояла в том, чтобы быть засунутой в платья, которые нельзя разорвать или выпачкать, и смирно сидеть дома, пока Джоэни, совсем отбившись от рук, лазала по деревьям с мальчишками. Когда она стала подростком и уже могла выражать свое мнение по поводу того, в чем была одета, и, поскольку папа продвинулся по службе, и они переехали в новый дом в Этобико [40] Этобико — бывший муниципалитет, ныне регион в западной части города Торонто, Онтарио, Канада. , родители стали реально выдавать ей деньги на одежду. Мальчикам нравилось называть ее куколкой. Это было комплиментом, но опять же, казалось, требовало некоей податливой пассивности.

Джоэни была талантлива и умна. У нее были хорошие баллы в классе, когда брала на себя труд позаниматься, и она приводила в бешенство учителей Хейвергала своей привычкой дерзить, отвечая на их вопросы, но делать это так, чтобы весь класс смеялся, а учитель чувствовал себя идиотом. Ей нравилась Кэтрин Хепберн, она могла снова и снова смотреть «Филадельфийскую историю», пока не научилась подражать ее своеобразному акценту и угловатой манере разговаривать, при этом сводя мать с ума, сделав вид, что вот теперь она может говорить только так. И Джоэни была художницей. С четырнадцати лет или около того, она выигрывала призы в художественных конкурсах и рисовала в школьном журнале. И не имело значения, что она такая грубая и сумасбродная, что ни один мальчик не захочет жениться на ней, потому что у нее было будущее. Впрочем, мама полагала, что желание стать художницей неприлично для леди. И по этому поводу шла перманентная война, потому что Джоэни хотела пойти в Художественный колледж в Онтарио и рисовать людей без одежды. Тогда как мама хотела, чтобы она стала художником-дизайнером, и получила работу, рисуя гламурные платья и баночки для косметики для одного из лучших журналов, или работала для рекламного агентства, как Лорен Бэколл в «Словах, написанных на ветру». Но только не такая вамп.

У Винни, напротив, не было никаких талантов, кроме гимнастики, что привело ее в группу чирлидинга, но никогда не смогло бы оказаться билетом в более широкий мир. Если бы она могла стать любой кинодивой, она бы выбрала кого-нибудь попривлекательнее, нежели Кэтрин Хепберн; ей нравились актрисы, которые пели, не показывая слишком много тела — Кэтрин Грэйсон или Дебби Рейнольдс. У нее был мелодичный, настоящий певческий церковный голос, но пение соло повергало ее в такой ужас, что она ничего никогда со своим голосом не делала. Ее имя неизменно попадало в нижнюю треть списка класса, и ей бы по-настоящему повезло, если бы она поступила хотя бы в школу секретарш. (Она только взглянула на пособие по стенографии и подумала, что все это выглядит невероятно странным и трудным.) Недавно она решила, что единственным реалистичным вариантом для нее был бы брак и материнство.

— И что в этом стыдного, хотела бы я знать? — вопросила мама.

А проблема заключалась в следующем. Хейвергал был хорошей школой. Для девочек, вероятно, лучшей, и им очень повезло, что их отправили туда. Благодаря своему престижу, подружкам, у которых были братья, спортивным мероприятиям и заботливо контролируемым совместным танцами с другими школами, она встречала отборных представителей местных мальчиков, — мальчиков, за которыми стояли старые деньги, и чье будущее было уже расписано. А семья вредила ее репутации. Ее отец был всего лишь менеджером среднего звена в фармацевтической фирме. Отцы ребят, с которыми она встречалась, сидели в советах директоров, были хирургами или судьями, или, по крайней мере, политиками. Папа отрабатывал каждый час, ниспосланный свыше, а потом приходил домой и просто хотел поесть со своей семьей и посмотреть телевизор. Он не принадлежал ни к какому клубу, потому что не видел в этом смысла. Он даже не играл в гольф. Втайне именно за это она его и любила — за нехватку напористости, но как раз сейчас ей было нужно совсем другое. Мать была не лучше, так как ее амбиции были слишком очевидны, а ее одежда и происхождение, как начала понимать Винни, были совершенно неправильными. Единственное, что она делала правильно — это то, что она посещала правильную церковь, то есть не католическую. И именно церковь, а не контакты Хейвергала, помогли Винни встретить мальчика, о котором она подумала, что у нее есть шанс выйти за него замуж. Джош МакАртур был хорош собой, но не слишком умен. Он был помощником капитана школьной хоккейной команды, и если только ему не предложили бы спортивную стипендию в каком-нибудь колледже в Штатах, то он, вероятно, забросил бы мысли о поступлении в университет ради того, чтобы заняться продажами в семейном бизнесе МакАртуров. У них был отельный бизнес.

Он всегда болтал с ней после церкви, даже провожал ее домой или, если погода была плохая, до машины. Если он замечал ее на улице или в магазине, то подходил поговорить. Она ему нравилась, она ясно это видела. Он делал ей комплименты. До нее даже дошло через одну из ее подружек, услышавшей это от брата своей подружки, который играл в одной с ним команде, что Джош считает ее куколкой.