Владимир Алексеев - Пьяное лето [сборник]

Тема голого деревенского мальчика меня не интересовала. Мой мысленный взор обратился к проспекту Культуры: вид однообразных зданий не вызывал у меня уважения, а так называемый великолепный воздух конца двадцатого века мешался там с навозным духом полей совхоза «Бугры».

Между тем, губернатор встал и, взглянув на меня, прошелся по комнате. Вид этого человека производил впечатление. Губернатор и в самом деле был похож на губернатора. А его домашние тапочки говорили о некотором демократизме. Если пятая часть населения нашей великой державы, я имею в виду пенсионеров, давно уже ходит в тапочках, и даже повсеместно готова лежать в них в гробу – это не значит, что губернатору в них ходить невозбранно. В конце концов, мы же его избрали…

– Да, да, в конце концов, вы же меня избрали, – узнав мою мысль, с глубоким вздохом сказал губернатор. – И вот теперь я должен верой и правдой вам служить! И потом?.. Дорогой друг, я всегда задаю себе этот не требующий ответа вопрос – «и потом?»… В данном случае – «и потом?» – я вам даю полезный совет, прежде чем вы покинете Невский проспект и отправитесь к себе на проспект Культуры: «Дорогой друг, не плюйте против ветра – этой мощной природной силы, которая время от времени вырывает с корнем деревья и даже способна иногда разрушать дома. Берегите себя. Не увлекайтесь».

Тут губернатор еще грустнее вздохнул: «Жить в стране, где с каждым днем уменьшается прекрасное. Дышать воздухом Невского и думать о проспекте Культуры. Думать о том, что тебя всегда могут убить. Поистине, страна во мгле, и нет в ней ни дна ни покрышки. Но что делать, дорогой друг – не я выдумал эти правила игры, я в ней просто участник. И побеждает тот, кто всегда атакует. Короче говоря, к слову будет сказано: дорогой друг, я не делаю вам никакого дискриминанта! Да, да, я не делаю вам никакого дискриминанта!

Поблагодарив губернатора за совет и выказав ему почтение за его прием, я с глубокой задумчивостью вышел на улицу. Величие губернатора ослепляло меня, так что я не замечал солнца. Тем более, за облаками оно было почти незаметно.

«Какой великий человек наш губернатор, – думал я, – жить на Невском и думать о проспекте Культуры – это, я вам скажу, не каждый может. Тем более, что он, этот проспект Культуры, черт знает где находится и черт знает где существует. Может быть, вообще за границей… И потом?..»

После этого «и потом?» я понял, что никогда мне больше уж не жить на Невском. Вот почему я вскоре стал готовиться к отъезду.

Перед отъездом на проспект Культуры я, между прочим, побывал на Мальте. Мальта не произвела на меня того замечательного впечатления, которое я получил, прочитав о ней в путеводителе моего однофамильца.

Странные птицы – эти современные литераторы. Стоит им хоть раз побывать на острове, они готовы всю жизнь о нем писать, как о материке. Таков он, нынешний автор. Между тем, Мальта выглядит по-европейски провинциальной, хотя вид с крепости Ла Валлетты, где на бастионах размещены крепостные пушки, производит внушительное впечатление.

Провинциальность этого острова выразилась и в том, что он со всех сторон окружен морем. И хотя море вокруг Средиземное – я окунулся несколько раз в его теплые воды – оно не произвело на меня того впечатления, которое оно произвело на меня, когда я читал путеводитель. А остров Гозо с его бараньим (овечьим) сыром, с его обдуваемой ветрами каменистой поверхностью (известняк, господа, все известняк), с пролысинами на фоне каких-то покрытых кустарником холмов мне вовсе показался ужасным.

Когда я был на Кавказе, там, где некогда погиб на дуэли наш великий поэт, я удивлялся невзрачности местности, романтически описанной в его повестях. Таковы все литераторы, они или сгущают краски, наполняя описываемую действительность мраком, или льют сладкий сироп, который с удовольствием любит вкушать обыватель. Что касается нашего времени, то оно для литератора просто губительно: быть шутом, самораздеваться, продаваясь за деньги – вот свойство современного литератора, и я его глубоко презираю, будь он мой однофамилец или не однофамилец.

Так вот, окунувшись несколько раз в море и поплавав в нем брассом и баттерфляем, я ночь провел в гостинице, в объятиях совсем не мальтийки. Местные женщины слишком заламывают цену, чтобы с ними можно было что-то делать. Вот отчего я провел ночь в обществе моей соотечественницы, странной особы тридцати с лишним лет. Она с удовольствием поглощала местные вина.

– Валентина! – говорил я ей, пылко сжимая ее в объятиях. – Кто есть кто? И что есть что? И способен ли субъект раствориться в объекте, когда объект – прекрасная женщина с таким великолепным именем Валентина!

– Зови меня просто Валя, – сказала мне эта женщина, отчего я сразу же заскучал и по недолгом размышлении вышел из «Коринфия Палас» и направился к морю.

Утро было прекрасное, по сторонам цвели розы, вдали виднелись холмы, напоминавшие мне предгорья Кавказа. Утренние селения были каменисты и чисты, как бывает камениста и чиста провинциальная Европа.

Дул утренний бриз, море было в барашках и я, не раздеваясь, прыгнул со скалы в море. Я плыл саженками и вскоре оказался на острове. Впрочем, как мне сказали, это был третий по величине (в сторону уменьшения) остров в мальтийском архипелаге. На нем ничего почти не было, кроме травы и одного жалкого строения для туристов.

Разумеется, я уже ничему не удивлялся. И вскоре катер доставил меня в гостиницу на Мальту, откуда я сразу же отправился к себе на Родину. Тем более, что мне так и не предложили стать мальтийским Рыцарем. Не скажу, чтобы это мне как-то понравилось бы; быть мальтийским рыцарем и быть православным – это, я вам скажу, вообще – нонсенс. Не случайно один из наших императоров, став Великим Магистром, был убит.

Вскоре на аэробусе, принадлежавшем мальтийской компании, я покинул это не очень понравившееся мне место. Валентина провожала меня.

Прилетев в Петербург, я первым делом отправился на проспект Культуры. То, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Я увидел многоэтажные амбразуры, поднимающиеся над землей на десятки, а может быть, и сотни метров.

– Все кончено, – думал я, глядя на застекленные то тут, то там балконы и лоджии – продукт творчества местных аборигенов, которых я, разумеется, уже презирал.

«Боже мой, жить на Невском и думать о проспекте Культуры, – вспоминал я слова губернатора. – Поистине, страна во мгле и нет в ней ни дна ни покрышки». Что мне оставалось делать? Идеалы моей молодости гибли с ужасающей быстротой. Кроме того, как оказалось, я был просто-напросто сослан. И это произошло на взлете моей так называемой литературной карьеры.

«Таково ныне отношение власть имущих к величию», – думал я и предавался печали.