Тимур Пулатов - Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

— Успел я? Никто не заметил мое отсутствие? — спросил он Душана и, не дождавшись ответа, сел на край его кровати, чтобы поделиться тем, что его так взволновало.

— Бегу я, Шан… В общем, Гуль увидела, что я бегаю, чуть не заплакала от досады. Я ей объяснил, что аккуратно вытер ее мазь со спины, прежде чем выйти…

Душан почти не вникал в смысл его слов, он смотрел в лицо Наима, и ему показалось, что Наим такой непосредственный, восторженный и говорит так, будто они ровесники с Душаном. Чтобы не казаться обиженным, Душан спросил:

— Она зармитанская? Здесь живет?

— Конечно! Гонит меня обратно, говорит: после натирания нельзя даже по теплой комнате ходить, а я на улицу выбежал…

Душан вылез из–под одеяла и сел на подушку, чувствуя, что Наим в своем восторге неумен, нестрашен, и больше кажется беспомощным, ждущим какого–то участия, сказал:

— Нет, она не зармитанская. Ты узнай у нее…

— А это зачем? — не понял Наим. — Какая разница?

— У нее лицо интересное, утонченное, — тихо сказал Душан, думая сделать Наиму приятное. — Может, переехала из Бухары?

Наим встал, удивленно глядя на Душана и переспрашивая:

— Утонченное? Да ты бухарский националист, Шан! — и бросился обнимать Душана, повалил его на кровать. Душан же, боящийся таких буйств, как–то вымученно смеялся, слабо отбиваясь, и так, пока шум их и возню не услышала сиделка из соседней палаты.

А перед самым сном, когда Душана разморило от тепла и покоя и он лежал, умиротворенный примирением с Наимом, Наим вдруг снова обратился к нему:

— Душан Темурий, а за что тебя директор заставил копать?

Душан вяло, зевая, рассказал кратко, опустив подробности, и даже такой его рассказ чем–то возбудил Наима.

— Тебе надо было притвориться. Сказать, что этот шар напоминал тебе страусовое яйцо. Ты решил разбить его, чтобы сделать из желтка огромную яичницу на весь класс, — сказал Наим так, будто жалел, что история эта случилась не с ним.

Душан хмыкнул, потом зевнул, уверенный, что Наим опять его разыгрывает.

— Не понимаю… Меня бы послали в другую больницу…

— Что непонятного? Ты как будто только что произошел от обезьяны. Никуда бы тебя не послали, чудакам прощается…

Акраму, который, кажется, только теперь понял весь смысл их разговора, понравился ответ Душана, и он вставил ухмыляясь:

— Конечно, Душан лежал бы сейчас в сумасшедшей больнице…

— Цыц! — крикнул на Акрама Наим. — Слушай, Душан, мне очень нравится, как поступал Насреддин… Принес однажды на мельницу пшеницу и начал перекладывать зерно из чужих мешков к себе. «Что ты делаешь?» — спрашивает его мельник. «А я дурак», — отвечает Насреддин. «Если ты дурак, почему не сыплешь свою пшеницу в чужие мешки?» — «Я обыкновенный дурак, а если бы я делал, как ты говоришь, я был бы дураком набитым», — ответил Насреддин…

Наим замолчал, ожидая, должно быть, смеха или другой реакции слушателей, но Душан, которого анекдот не тронул, тоже деликатно молчал, Акрам же, который всегда туго соображал, после паузы спросил:

— И что? Что мельник сделал?

— А что мельник?! — почувствовалась в тоне Наима досада. — Мельник, наверное, рассмеялся и отпустил Насреддина…

— А может, не отпустил? — не успокаивался Акрам. — Может, взял и отправил в сумасшедшую больницу…

— Конечно, если бы мельник был таким, как ты! Ослом набитым! — рассердился Наим, и, чтобы не осталась у него в душе горечь от неблагодарных слушателей — ведь что–то Наима взволновало в анекдоте, хотел, чтобы и другие знали, — Душан спросил:

— А Насреддин, Наим, какая ему польза от такого притворства? Ведь мельник все равно назад отобрал пшеницу, прежде чем отпустить Насреддина…

— Отобрал, конечно! — сказал Наим, воодушевившись, будто обрадовался догадливости собеседника. — Но ведь пшеница это… как бы тебе сказать? Внешняя польза, для желудка. А какой чудак ищет этой пользы? Когда Насреддин хотел заняться торговлей, он купил в одном месте базара девять яиц на рубль, сел в другом месте и за тот же рубль отдал целый десяток яиц. Когда у него спросили: «Ходжа, почему ты торгуешь себе в убыток?» — Насреддин ответил: «Не все ли равно, прибыль или убыток, пусть друзья видят, что я торгую, и уважают меня еще больше…»

Этот анекдот понравился Душану, он тихо засмеялся, но не успел ничего сказать, потому что Акрам опять вставил в разговор:

— По–моему, это глупость — торговать себе в убыток!

— Ты что, Акрам, аткендец? — язвительно спросил его Наим.

— Нет, а при чем здесь аткендец?

— Аткендцам очень не нравится этот анекдот. Услышат — вскакивают, машут руками, считая, что Насреддин оскорбил святое дело — торговлю…

Душан послушал их перепалку, боясь, что Наим обидится и не захочет рассказать еще что–нибудь о Насреддине.

— А какая польза нужна Насреддину, Наим? — спросил он дружелюбно и тихо.

— Чудакам нужна внутренняя польза, чтобы он мог говорить правду, за которую его не били бы или били несильно… Пригласили как–то Насреддина на званый обед. Он надел поношенное платье, и никто не обратил на него внимания. Тихонько побежал ходжа домой, облачился в богатые одежды, сверху накинул еще шубу и вернулся. Насреддина почтительно встретили у дверей дома и посадили на почетное место. Указывая на вкусные блюда, хозяин начал его угощать: «Пожалуйста, ходжа, отведайте!» А Насреддин, подтягивая шубу к блюду, сказал: «Прошу, начни ты, шуба моя!» — «Что ты делаешь, ходжа?» — удивились гости. «Раз почет шубе, пусть шуба и кушает», — объявил Насреддин.

— Этот анекдот я знаю, — сказал Акрам.

Душан тоже слышал его раньше от мальчиков на своей улице, но не стал говорить Наиму, только чуть огорчился, что анекдот слышанный и не совсем интересный, слишком назидательный. Но, чтобы как–то поддержать разговор, Душан спросил:

— А ты сам, Наим, когда–нибудь притворялся, говорил что–нибудь сумасбродное?

— Пробовал, у меня это плохо получается.

— Почему же? А было, ли — сделал что–нибудь недозволенное и, чтобы не наказали, притворился?

— Пробовал, Шан… Но, ей–богу, у тебя это получится. Ты весь какой–то странный. И эта щека левая, и взгляд… Попробуй когда–нибудь, Шан, ей–богу! — Наим непонятно зачем зашагал по палате, жестикулируя, будто от его просьбы к Душану что–то зависело для него важное. — Ты любого сможешь провести, даже самого опытного психиатра.

Душан поежился от его слов и оттого, что Наим весь загорелся своей идеей. Акрам что–то пожевал, затем фыркнул:

— Не соглашайся, Шан. Он тебя на преступление толкает. Что ты хочешь, чтобы он сделал, а, Наим?

Наима это как будто охладило, он сделался спокойнее и сел на свою кровать.

— Ничего, просто я говорю ему на будущее. Когда что–нибудь совершит предосудительное…