Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

Зяблик торчал на кухне — пахло пригоревшим кофе. И точно — на плите расплылась кофейная гуща. Впрочем, плите, кажется, это было уже все равно — застывший жир, перемешанный с застарелой грязью, засохшей кофейной гущей и остатками какой-то еды, покрыл ее плотным, непроницаемым слоем. Грязь подгорала и невыносимо пахла какой-то адской смесью. Беда.

Зяблик, нахохлившись, сидел за столом, шумно втягивал в себя кофе и листал газету.

— Привет, — усмехнулась Кира. — А что, газеты еще читают?

— Смотря какие, — смутился он. — Есть и такие, которые вполне себе. Ну если не правду пишут, то по крайней мере не откровенную ложь.

— Уже хорошо, — вздохнула Кира. — Обнадеживает.

— Завтракать будешь? — любезно осведомился хозяин. И, кажется, тут же об этом пожалел. Потянул жалобно: — Кир, возьми что-нибудь сама, а?

Кира кивнула.

В холодильнике — тоже, кстати, не обошлось без запашка — нашлись твердый сыр, пачка масла и бутылка молока — для завтрака хватит вполне. Кофе, конечно, имелся — Зяблик без кофе? Нонсенс. Села напротив. При свете дня разглядела его окончательно. Да уж… Обычный потасканный пенсионер. Ни красоты, ни лоска. Не очень чистая майка, старые спортивные брюки с вытянутыми коленками.

Что делает время с людьми? Волосы — шикарные волосы, гордость хозяина, зависть женщин — увы, поредели. И поседели, конечно. Где она, золотистая львиная шевелюра красавца Зяблика? Там же, где и он сам — в прошлом, увы.

Серая дряблая кожа, пустой «пеликаний» мешок под подбородком. Тусклые глаза, потерявшие свою ослепительную синеву и яркость. А зубы? Нет, все понятно — никого не минуло. Но — есть же, в конце концов, дантисты? Все как-то выходят из положения. А главное — руки. Кира глянула на его руки и вздрогнула. Длинная и красивая, аристократическая и интеллигентная рука — где она? Ровные ухоженные ногти — где? Кургузая — почему, как? — лапа бедняка с криво и косо постриженными ногтями.

Кира вспомнила их первую с Зябликом встречу и свои ощущения — дрожь в руках и в коленях, запах его одеколона, который преследовал ее несколько дней, как и его тихий, вкрадчивый и очень волнующий голос. Господи, стыдоба! И никому не признаешься, никому. Стыдно даже перед самой собой. Их с Мишкой любовь и… Нет, это было коротко, всего-то на пару дней. Но неловко. И тогда она его невзлюбила, в том числе и за эту свою дурацкую слабость. Сильно, по-глупому, по-дурацки, по-бабски. Какая же дура, господи, он-то в чем виноват?

Кира шумно глотнула кофе, и Зяблик перехватил ее взгляд.

— Вот так, Кирюш! Не вышло, видишь?

— Ты о чем, Леша? — смутившись, осторожно спросила она.

— Да достойной старости не получилась. Жизнь была… Ну более-менее. А вот старость — не получилась. Да и жизнь — если по-честному. — И Зяблик жадно закурил сигарету.

— Брось, — махнула рукой Кира. — Эти мысли, знаешь ли, всех посещают: жизнь не удалась, не сделал того, что мог, что хотел. Мечты не сбылись. А ты — не успел, например. Хотел так — вышло совсем по-другому. Сам виноват, другие — какая разница? Не получилось, и все. И причины тут не важны, важен итог. Но — смысл? Ты мне скажи — какой в этом смысл? Все равно все закончилось, ничего нельзя изменить. И мы это все понимаем! И будет так, как есть. Не обижайся, прошу тебя! Думаешь, у кого-то не так? Лично у меня — то же самое. Веришь?

Зяблик уныло кивнул.

— Ага, утешаешь… Спасибо.

— Да ну, Леш! Поверь, что нет! Просто все это непродуктивно, бессмысленно и категорически вредно. Надо доживать так, как уж вышло. И не искать виноватых, не мучить себя. Все равно ничего не изменишь. Такая позиция хоть как-то примиряет с жизнью. Ты меня понял?

— Демагогия, Кира. Пустые слова. Как жить и не думать? Не жалеть, не сокрушаться, не искать причины? Не искать виноватых? Не винить себя? Невозможно. Да и не нужно. Всегда надо делать выводы, всегда понимать.

— А для чего? — перебила она его. — Изменить ничего нельзя. Не хватит времени, сил, в конце концов! Да и кому нужны твои выводы и твои ошибки? Даже детям не передашь — все плюют на чужой опыт, как ты понимаешь. А уж нам с тобой, — она накрыла его руку своей ладонью, — ну вообще смешно! И передавать некому — детей у нас нет!

— У меня есть, — тихо ответил Зяблик и, словно извиняясь, тихо добавил: — Так получилось…

Кира охнула.

— Ничего себе! Ну ты даешь, Зяблик!

Хотя у них, у мужиков, все гораздо проще. А уж у Зяблика, бабника и гуляки, тем более. Да при его активной половой жизни у него могло народиться с десяток внебрачных детей!

Но уточнять подробности Кира не решилась — в конце концов, захочет — расскажет. Да и интереса особого не было — подумаешь, тоже мне редкость! Безусловно, Зяблик был женихом завидным — и собой хорош, и богат, и характер вполне: остроумный, заводной, словом, легким человеком был лучший друг ее мужа.

И снова некстати вспомнилось, промелькнуло, как ее взволновал лучший друг мужа при их первой встрече. Да и потом, если честно, бывало… Да ладно, какой же бред иногда лезет в голову! Просто неловко, ей-богу — сто лет прошло с тех времен, целая жизнь. И она уже давно, мягко говоря, немолодая, усталая и не совсем здоровая женщина. А тут воспоминания про половое влечение. Тьфу, ей-богу. Противно и стыдно.

Завтрак закончили, и хозяин поинтересовался ее дальнейшими планами — в смысле, отвезти, подвезти ну и все прочее. Кира вежливо отказалась:

— Спасибо, но ты живи своей жизнью. А я уж как-нибудь доберусь на метро или такси. Я же в прошлом москвичка, если ты не забыл.

— Ну как знаешь.

Кира ушла к себе в комнату, села на диван и застыла.

Дел, собственно, было не так и много. Самое несложное — съездить на кладбище, к родителям. Убрать могилы, посадить цветы, мама любила настурции и бархатцы и каждую весну выращивала в ящиках на балконе. Дальше найти женщину, договориться, чтобы покрасили ограду. Ну и самое главное — решить с памятником. Памятник на могиле родителей, собственно, был. Так себе, правда. Памятник поставила мама — через год после смерти отца. Был он, конечно, паршивым — серо-сизого грязного цвета, смесь бетона с гранитной крошкой, словом, самый дешевый, для бедноты. «Ну хоть такой!» — словно извиняясь, написала мама, выслав Кире фотографию.

А что Кира могла возразить? Помочь ничем тогда не могла — денег у них не было категорически, еле сводили концы с концами. Пару раз, правда, передала со знакомыми посылочку — пару копеечных кофточек с распродаж, из тех, что валяются при входе в магазин в ящиках — ковыряйся себе на здоровье. Туфли какие-то жалкие, шарфик с шапкой, свитер отцу и ему же три пары носков. Стыдно было, а они радовались как дети: «Кирочка, какая красота! Какие чудесные вещи!» И через пару недель прислали фотографию — оба в обновках, с торжественными и счастливыми лицами.