Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

На Ванькину свадьбу он поехал, конечно, поехал! Правда, один, без Таты, та ехать отказалась: «Что мне там делать?»

Томка, невестка, Никитину очень понравилась. А вот свадьба… Столы накрыли в заводской столовой. Готовили сами, мать и подружки-соседки. Танцевали под аккордеон. Свадьба была скромной, если не скудной. В общем, обычная провинциальная свадьба, с его не сравнить. Но Ванька был счастлив, а это главное.

Никитин посмотрел на часы и открыл дверь купе. Полпервого ночи, пора укладываться, пора. Поезд в родной город прибывал рано утром. Хорошо бы поспать, но вряд ли получится. Он плохо спал в поездах, с возрастом все хуже. «Наверное, так у всех, — подумал он, покрякивая и укладываясь на узкой и жесткой койке. — Ничего, как-нибудь, переживу. Да, завтра суетный день — кладбище, гости, встреча с родней. Ваньку непременно поведет на разговоры — поддав, он любит „повспоминать“. Никитин „повспоминать“ не любил. Что ворошить? Все прошло — как не было. Давно новая жизнь — другая, совершенно другая. И это бесполезное нытье, дурацкое сетование и вопросы: „А помнишь?“ — совсем ни к чему».

Помню, не помню — зачем? Это его раздражало.

Постель была свежей, прохладной, приятной. Но мерный стук вагонных колес, успокаивающий когда-то, теперь раздражал. И запах вагонный, «поездной», раздражал — какая-то навязчивая химия, стиральный порошок, дешевый синтетический запах от прикроватного коврика.

Все раздражало и было навязчивым. «Нет, не усну, — вздохнул Никитин. — Обидно».

А воспоминания, от которых он так стремился уйти, снова накрывали, мучили и терзали.

Странное дело — тесть, никогда и ничем не болевший, здоровый и крепкий деревенский мужик, эдакий румяный колобок, толстощекий, лукавый и вполне довольный жизнью, умер первым.

Это было под майские праздники, в самом начале ранней и теплой весны, когда Москва благоухала свежей зеленью и политым ночью асфальтом.

Никитину отчего-то не спалось. Он пошел на кухню, открыл холодильник, достал кусок колбасы, без удовольствия съел его, долго смотрел в окно и, замерзнув, вернулся в спальню.

На цыпочках — не дай бог разбудить жену! — он пробрался к кровати, осторожно залез под одеяло и, покосившись на будильник, с блаженством закрыл глаза — шесть утра, еще можно поспать!

Но через полчаса раздался звонок — да, да, в полседьмого! Никитин чертыхнулся и подскочил — не дай бог потревожат Тату и Славика! Она, конечно, тут же проснулась, и они с тревогой смотрели друг на друга, не решаясь снять трубку.

Наконец Тата решилась.

— Наверное, что-то с матерью, — успела шепнуть она. — В ее голосе промелькнула неприкрытая надежда. Теща в очередной раз лежала в больнице. Никитин поморщился. «Слишком откровенно», — подумал он.

В трубке отчаянно кричали. У жены вытягивалось лицо.

«Не теща, — равнодушно подумал Никитин и широко зевнул. — Точно не теща. Кто бы там, в больнице, так отчаянно и громко кричал? Да и не позвонили бы в полседьмого — зачем? Успели бы в десять».

В трубке по-прежнему кричали, и жена по-прежнему молчала.

Никитин кивнул:

— Что там, а?

Тата медленно и растерянно опустила трубку на рычаг и одними губами, почти неслышно, ответила:

— Папа…

Никитин глупо присвистнул.

И снова надрывался телефон. Никитин понял, что это снова она, полюбовница Петра Васильевича, как называла ту женщину Тата.

Тата покачала головой.

— Не возьму. Пусть сама разбирается!

Никитин растерялся:

— Как же ты можешь так? У тебя же умер отец! Может, до тебя не дошло?

Она зло усмехнулась:

— Дошло, не волнуйся! И слава богу, что он! Первый, ты понимаешь?

Окончательно обалдевший Никитин не мог понять: «Чокнулась, что ли? От горя крыша поехала? Это бывает, я слышал».

Но оказалось, жена была вполне в себе. Она спокойно, с вызовом продолжила:

— Да, слава богу. Нет, ты представь, если бы эта , — она показала пальцем на дверь в спальню матери, — если бы она ушла первая и отец бы успел расписаться? Ты понимаешь, что бы было тогда?

Никитин молчал.

— Вот именно! — оживилась жена, приняв его молчание за солидарность. — Его пассия бы все разменяла! Все, понимаешь? Все бы принялась делить — квартиру, дачу, машину! Сберкнижки бы распотрошила! Ты понял?

— Ну так же нельзя, — пробормотал Никтин. — Так же нельзя, Тата! Что ты такое несешь?

Он решительно взял трубку неумолкавшего телефона и, записав адрес, конечно, поехал на эти чертовы кулички, в Алтуфьево.

Леночка, зареванная и опухшая, открыла ему дверь. «Сколько ей? — мимолетом подумал он. — Сейчас не поймешь. Да и какая разница?»

В комнате, на диване, застеленном каким-то смешным и нелепым цветастым бельем, на сбитой и скомканной, свернувшейся простыне, откинув голову и открыв рот, лежал его тесть. Абсолютно, бесстыже голый — смотреть на это было неловко.

Никитин поморщился и накрыл его одеялом, валявшимся на полу. Взглянул на Леночку.

— Милицию вызвали?

— А надо? — сквозь рыдания отозвалась она.

— А «Скорую»? — не отвечая на ее вопрос, продолжил Никитин.

Она зарыдала еще сильнее.

— Где у вас телефон? — обреченно спросил он, понимая, что заниматься всем этим придется ему.

Тата кричала:

— Чтобы этой… на похоронах не было, слышишь?

Никитин пытался ее уговорить. Тщетно. Вступила Лидочка — тоже мне авторитет. Впрочем, для его жены авторитетов не было. Не помогло ничего — нет и все, точка.

Никитин позвонил Леночке и попытался объяснить ситуацию. Призывал к разуму и милосердию:

— Еще, в конце концов, жива жена, как вы не понимаете? Дочь — она имеет право! Да, я с ней не согласен, но это ее выбор, ее, поймите вы наконец!

Леночка тоже оказалась настойчивой:

— Не попрощаться с Петенькой? Вы что, сошли с ума? Петенька был моей жизнью, вы понимаете?

«Будь что будет! — Никитин понял, что все бесполезно. — В конце концов, я сделал все, что мог. Пусть разбираются сами».

Леночка в морг на прощание не пришла, но на кладбище заявилась. Там, в густой толпе, в толчее, Тата ее бы и не заметила. Но перед самым концом, когда приготовились опускать тяжелый дубовый гроб, Леночка выскочила из своего укрытия, подбежала, кинулась на крышку и завыла громко, по-бабьи, по-деревенски:

— Петечка, Петечка! Как же я без тебя?

Народ ошарашенно переглядывался, не понимая, в чем дело.

Тата качнулась и оперлась на мужа, зашипев:

— Останови ее! Уведи!

— Потерпи, — ответил он тоже шепотом.

Леночку все же как-то оттащили, кто, Никитин не помнил. На поминках, конечно же, ее не было, и больше ни разу она не появилась в их жизни.

А теща все жила — не пускали ее в мир иной. За грехи? Да, наверное. Хотя кто безгрешен…