Извас Фрай - Книга Извращений

– Согласен, – ответишь ты решительно.

– Чудесно, – выдохнет он, не сильно удивившись.

Он протянет к тебе свою маленькую ладонь, чтобы скрепить договор крепким мужским рукопожатием. Не без усилий – ты сделаешь всё так, как полагается.

– Я хочу, чтобы вы начали рисовать его так быстро, как это только возможно. И я очень надеюсь, что вы меня – не разочаруете.

– Да; дон Бернар, насчёт оплаты…

– Оплаты?! Да, конечно же, я заплачу столько, сколько скажете. Что, правда – я не думал, что вы заговорите об этом сразу – я думал, вы не такой алчный.

– Деньги – мне не нужны, дон Бернар.

– Правда?! И что же вам нужно?

– «Libertad» – с испанского «свобода». Мне нужна свобода от неё.

– Свобода от свободы?!

– Вы знаете, о чём я говорю. Я состою в оппозиционно-революционной партии, из которой намереваюсь выйти. Понимаете, её возглавляет моя сестра, которая несколько лет назад пропала. И вот, оказывается, что она зря времени – не теряла. Не знаю, какие извращённые планы у неё на мой счёт – и меньше всего хочу узнать. Я надеюсь, что вы поможете мне защитить себя, если эти сумасшедшие потребуют объяснений.

– Но… разве вы не можете просто оттуда уйти? – от удивления, покажется, что Бернар растеряет всё своё красноречие.

– Дон Бернар, я занимаю там одну из главенствующих ролей. Я не мальчик на побегушках, который может просто уйти в любое время. Если я открыто заявлю, что хочу оставить партию – это будет значить, что я против их идеологии. А это – нанесёт огромный удар партии; они потеряют очень важную для себя фигуру. Они же назовут меня предателем! А это – очень опасные люди, дон Бернар. И мне – нужна будет ваша защита.

– А зачем вам покидать партию?

– Я и вступил в неё по нужде и по глупости. Теперь: я не хочу иметь никакого отношения к тому, что происходит в стране. Я не хочу ни за что отвечать, я не хочу ничего решать. Я просто хочу: женится, уехать из города в какой-нибудь живописный городок на краю мира и до самой смерти – растить детей и писать картины. А пока я в партии – мне не дадут этого сделать.

– Кажется, я понимаю вас. Тогда, очень хорошо, что вы сказала нам. Конечно, мои люди сделают всё возможное, чтобы вас поменьше беспокоили во время работы. Но вы ведь понимаете – я смогу защищать вас всю жизнь, ведь ваша – будет наверняка длиннее, чем моя. Я не знаю – смогу ли я дожить до конца года. После этого – надеюсь – вам не потребуется моя помощь. Несколько людей, конечно, могут охранять вас всё время – но хватит ли этого?

– Спасибо. Мне это очень поможет.

– Тогда, вы можете хоть сегодня разорвать все те тёмные делишки, которые вы ведёте с Либертадом; сегодня же – и приступаете к работе над портретом. Я не буду ограничивать вас во времени – я знаю, что настоящим шедеврам нужно время, чтобы созреть. Но постарайтесь и не слишком затягивать. Я хочу войти в вечность в виде образа чистого воплощения духа.

Он опустит глаза на какое-то время, чтобы остаться наедине со своими мыслями; затем, он добавит:

– Я буду приходить к вам через день, чтобы вас было, с кого писать. Я приду завтра.

– Хорошо, я живу…

– Я знаю, где вы живёте, – многозначительно перебьёт Бернар, улыбаясь: с одной стороны – доброжелательно, с другой – настораживающе.

Он повернётся в сторону двух горилл, стоящих у него за спиной.

– Проводите господина художника домой. А вам, – он вновь повернётся к тебе, – я советую – обзавестись молоком – я его обожаю.

Ты встанешь со стула и направишься к выходу в сопровождении двух своих новых, молчаливых друзей. Бернар – совсем не будет казаться опасным; и в то же время – безобидные по нашему бытовому опыту люди – порой оказываются настоящими левиафанами.

Вернувшись домой и оставшись в одиночестве, ты решишь, что это – самое подходящее время для того, чтобы выпить кофе и хотя бы на пару минут почувствовать, что ты живёшь самой обыкновенной жизнью, без националистов-фанатиков и без карликов-мафиози.

Кофе – будет волшебным.

Сделав последний глоток и убедившись, что на дне осталась только гуща – ты со звоном опустишь чашку на блюдце. Ты решишь немного прогуляться, пока твоя любовь не вернулась домой.

На улице будет чад – того же цвета, что и жители одноименно республики. Он окутает весь город: и полицейских, переодетых в старушек и переходивших дорогу; детей, смешивающих водку с тархуном; водителей, кричащих: «баран, скотина!» во все стороны. И свет – будет отбиваться от каждой снежинки, смешанной с грязью, комами, лежащий на земле – будет прожигать тебе глаза до слёз в свете закатного солнца; и ты – будешь ходить по улице, прикрыв ладонями глаза, будто потерявшая честь девушка в далёкой восточной деревне. И будешь думать про себя: я люблю снег, но боже – как я его ненавижу! Вот такая – солнечная и снежная – будет стоять погода.

Люди – всегда так мало придают значения погоде – но боже – половина наших решений будет зависеть от неё. Да и вообще – как можно выйти на улицу, когда там: царит такой кошмар?!

Но ты – будешь любить этот мир таким, каким он есть – хоть и крича и завывая от жалости к нему. Ты будешь думать, что он – несчастен – что все старания, желания и мечты людей – ничтожны. И что все умрут забытыми под одним и тем же небом. Но ты – всё равно будешь любить его; хоть и из последних сил, глядя вокруг.

А здесь: будут люди с унылыми лицами мировых посредственностей, что будут идти по никому, даже им, неведомым делам – и вносить свою лепту в создание атмосферы усталости от цивилизации; это – и будет всемирное движение. Будет казаться, что вокруг – не происходит ничего особенного; всё – продолжает вертеться по известным всем законам с такой же унылой формулировкой, что и всё вокруг.

Но ты поймёшь: на самом деле – под декорацией рутины – будет скрываться тайная война, неизвестно кем начатая, с неисчислимым количеством жертв.

Если бы люди знали хотя бы треть того, что происходит у них под носами – они пришли бы в ужас – они закатили бы глаза и отвернулись. И прежде всего из-за того, что их картина мира – рассыпалась в прах. Ты будешь отличаться от многих тем, что тебе будет нравиться треск линз, через которые ты будешь смотреть на мир. Её – нужно будет менять. И всю жизнь ты проживёшь, каждый день – меняя свои мнения. Ты покоришь все вершины – кроме одной – себя, которого ты никогда не сможешь понять.

Ты поймёшь в тот момент – ты никогда больше не будешь таким, как прежде.

Небоскрёбы из стали и стекла – величественные монументы, возвеличивавшие момент соединения; мёртвая зелень лип, клёнов и каштанов; праздные разговоры, доносившиеся из еспрессо-баров и обрывки которых – будут доноситься до твоих ушей бессмыслицей, но в которых для других – смысла будет больше, чем в единой теории пространства и времени – и всё это составит тот натюрморт, серая краска которого говорит за себя: «это – делается вот таки – и никак иначе».