Извас Фрай - Книга Извращений

На какой-то миг – его верхняя губа замрёт, о чём-то усердно раздумывая.

– Ну, вот, к примеру: вы можете потрогать свет? Конечно, в обычном состоянии – человек не способен сделать это. Всё дело в том, что имеющиеся у нас органы чувств – слишком плохо развиты, чтобы познать и прочувствовать этот мир целиком. Мы не можем ощутить многое из того, что нас окружает – мы слишком малы для этого. Я точно не знаю, что по этому поводу думал тот молодой философ, впоследствии, написавший много книг, но умерший в полной безвестности; но у меня есть теория, что существуют люди, которые подошли ближе к действительному восприятию мира и эмоций – во всех смыслах – они чувствуют сильнее и качественнее… у нас даже есть название для них…

Он снова замолчит; только тогда ты заметишь, что всё это время – он ни разу не моргнул.

– Сумасшедшие…, – наконец скажет он.

Он сможет вести такие монологи часами напролёт, пока ты терпеливо будешь работать над его фигурой, оттачивая детали. На самом деле – ты почти не будешь слушать его. А когда твоему телу нужен будет отдых от невероятной физической и психической нагрузки, и ты будешь делать перерывы на чашку кофе – ты заметишь, что, не сходя с места, монологи об искусстве и восприятии плавно, но уверенно перейдут в рассуждении о кулинарии; от той – к стереометрии, истории, мировой литературе и психиатрической теории.

Какая-то часть тебя – будет жалеть о том, что не может насладиться движением мировой мысли, доказывающей единство всех наук, ведя повествование обо всём, не говоря, в сущности, ничего нового. Настоящее словесное искусство.

Другим частям тебя – будет не до того – все они целиком посветят всего себя работе. Наконец, ты устанешь. Ты заявишь ему, спустя восемь часов изнурительной работы:

– Всё, на сегодня – хватит.

Бернар выкажет истинное недоумение.

– Уже?! Я только настроился на серьёзную работу.

– Когда мне нужны были деньги, я за пару долларов за пять-десять минут рисовал портреты людей на улицах и в кафе. Эти рисунки – не стояли, на самом деле, ничего. Если вы хотите настоящий шедевр – времени потребуется в сотни раз больше. А в больших проектах – важен ритм. Я могу несколько дней подряд рисовать вас, пока не скажу, что не исчерпал себя и не откажусь от работы. А так – буду рисовать вас недели и месяцы, стирать и начинать заново, каждый раз делая всё лучше – пока не добьюсь идеальной картины.

Бернар улыбнётся:

– Ничего другого – я и не ожидал услышать, маэстро.

Он спрыгнет со стула. Тебе – будет трудно перестать воспринимать его, как говорящую статую. Но ты устанешь до того, что едва сможешь стоять – не то, что мыслить. Ты вытрешь пот со лба, помоешь руки и упадёшь в кресло.

– Когда я был снайпером, – скажет Бернар, – я находился в неподвижном состоянии, бывало, сутками. Часто я думал бросить всё и попытаться отступить на базу. Но я не сдавался – я добивался всего; я был неуязвим. Дураки не воспринимали меня всерьёз из-за маленького роста; но какое это имеет значение, когда у меня в руке винтовка?! Всё равно: те, кто смеялись надо мной – давно мертвы – по той или иной причине.

На этом месте – он странно улыбнётся.

– Вы были снайпером?

– Когда был молод. Какое-то время – на Донбассе; в после – в Сирии. Но об этом – я расскажу вам в следующий раз. Чтобы качественно изобразить человека – нужно хорошо его знать, не так ли? Когда вы закончите свою работу – вы, наверное, будете уже знать меня лучше меня самого. О витающих у меня в голове мыслях, сливающие в один поток все мировые дисциплины – вы, кое какое, представление уже имеете. К биографии – мы перейдём чуточку позднее. А пока – не хотите ли прогуляться? Скоро вечер – лучшее время, чтобы развеять мысли после такой однообразной работы.

Ты неуверенно пожмёшь плечами. Ты не знал раньше, что лидеры мафии – могут спокойно гулять по улицам; но рассудительно – промолчишь. Ты подумаешь: почему бы и нет? Страх перед этим человеком – окончательно развеется. Останется только нечто, медленно переходившее в редкую форму восхищения.

Вы выйдете на улицу. Ты будешь еле передвигать ноги из-за долгой и (если честно) не очень плодотворной работы. Бернар же – шагать будет очень быстро. Но, в целом, двигаться вы будете с одинаковой скоростью.

Ты будешь плохо представлять его образ целиком. Чем глубже ты будешь погружаться в него – тем размытие он будет казаться. Дойдёт и до того, что, даже смотря на него в упор – ты будешь видеть лишь размытое пятно. Ты повернёшь голову на него и поймёшь: попроси тебя кто-либо описать его – ты не смог бы сделать этого. Максимум – ты сказал бы, что он – карлик; и что у него – лысый череп. И больше – ничего.

Зато, ты получишь возможность совершенно по-новому взглянуть на знакомые тебе ещё с юности здания. Дома – ни один из которых не походил на другой – переливались всеми оттенками оранжевого и жёлтого, представляя собой единство всех стилей и разновидностей гротескно-фантомной архитектуры. Это – будет магия; та самая, которая происходит вокруг нас каждый день, но которую мы не замечаем.

Люди в странных одеждах кислотных тонов, зелёные очки на их глазах и их странные выкрики друг к другу – всё это предстанет перед тобой в совсем иной форме, чем та, с которой ты привыкнешь сталкиваться каждый день. Они будут полны того чувства и той энергии, которой будет полон каждый булыжник, каждая песчинка от окраин – до самого центра.

В последнее время: город живёт и спит не спокойно. Его мучают кошмары, которые приходят к жителям в тот момент, когда они более всего уязвимы – в тот час, когда они всё спит. Внезапно – эротические, сюрреалистические и просто приятные сны – оборачиваются в единых для всех кошмар. Видения такой силы, что увидев их и чудом проснувшись – думаешь: «Приснится же такое!».

Люди станут избегать открытых разговоров об этом. Высказаться они смогут только перед лучшими друзьями и психологами, работы у которых станет в разы больше; а выслушивая их – слышащий будет молчать, грустно осознавая: «Мне ведь снится то же самое; и я – не знаю, что делать».

Не думать о пережитом в другой реальности кошмаре – они не смогут; и, невольно, откроют ему путь в реальный мир. Что-то страшное грядёт. И когда время настанет – ни город, ни тот маленький мир, которые построили для себя его жители – никогда уже не будет прежним. Страх перед будущим можно будет поймать носом – его запах будет витать в небе над городом. Он смешается с ароматом кофейных зёрен, дешёвого пива, старой штукатурки, мокрых дорог и бензина, став единым целым с ними.

Никто не будет знать, когда это произойдёт: через одиннадцать минут – или через сто лет. Но это – будет – и никто не останется в стороне. Мир – должен будет измениться. Кто не признает этого – будет обречён на поражение, потому как противен самой природе.