Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

Наконец Птицелов издал странный гортанный звук, и пес сразу пригнул к земле морду и присел, а затем, петляя из стороны в сторону, побежал прочь, поджав хвост.

По лицу Вали текли слезы.

— Извините псину, в нем есть охотничья кровь, — сказал Птицелов.

— Что вы ему сказали? — спросил Вася.

— Это крик его одного заклятого врага, — ответил Птицелов.

— Почему же… почему же вы сразу… — заговорил Вася, слегка задыхаясь.

— А вот хотел посмотреть, что будет делать толстовец в этой ситуации, — с усмешкой отвечал Птицелов.

Вася удивленно посмотрел на него.

— В смысле… Кто? — Он оглянулся, ища Конкорда.

Птицелов улыбнулся.

— Да вы… вы это.

— Я? Прлоклятье… Какой я толстовец? Нет!

— Да? — переспросил Птицелов.

— Конечно! — выпалил Вася, сдвинув брови.

— Хорошо, оставим это, еще будет время…

— Дайте бинт! Йод! — потребовала Валя и тут же перешла на привычно просящий тон: — Ну пожалста, дяденька! Дяденька…

Птицелов внимательно смотрел на нее.

— Да не переживай… Вальчонок.

В глазах Вали что-то сверкнуло. Птицелов пожал плечами.

— Вас Вася не представил, а я услышал, как он зовет… Это животное, и так заживет.

— Но ушко вот рва-а-а-ное… дя-а-денька…

Птицелов развел руками. Он пригласил всех дальше, заметив, что дом Кургузова покажет потом. В стороне были еще какие-то постройки: почти настоящая крепость, правда, сильно разрушенная, но с уцелевшими двумя башенками, налево, в старом саду — тоже кирпичный дом. Этот дом был флигелем, как объяснил Птицелов. А то, что было похоже на крепость — конюшни такого оригинального вида.

— Но живу я именно здесь, — сказал Птицелов, сворачивая к одной из башен с печной трубой, новеньким деревянным крыльцом, с застекленными, расширенными по сравнению с другой башней, окнами. — Места мне хватает, ну, зимой становится теснее из-за Конкорда и других квартирантов…

На двери был замок. Птицелов отпер его и жестом пригласил входить. Вася и Валя вошли — и сразу оказались в большой и единственной комнате с изразцовой печкой. Печка и бросилась первым делом в глаза: стройная, уходящая ввысь, как некий игрушечный замок — но в то же время и настоящий. Изразцы были сине-белые, слегка фиолетовые, с птицами и зверями. Валя открыла рот, позабыв о бедном Бернарде.

— Стратим-птица, — проговорила она, — нагай-птица, гамаюны, сирины…

— Хых-хы-хы, — просмеялся Вася. — А вон настоящие-то, Вальчонок.

И оказалось, что кроме большой комнаты здесь была еще полукомнатка, или, скорее, ниша, затянутая сеткой. А за сеткой на ветвях сухой березки сидели птицы — и это они, а не стратим-птица да нагай с сиринами и гамаюнами, щелкали, цвиркали и щебетали, пересвистывались. Валя чуть и Бернарда не уронила.

— Мама мыла рыло, — пробормотала свою дурацкую присказку Валя, означавшую высшую степень изумления, как уже успел понять Вася. — В мыле рыло Вали.

Птицелов засмеялся.

— Крласота-а, — протянул Вася.

Валя приблизилась к сетке. Глаза ее сияли.

— Ху-уугу!.. Скоко их! И все поют!.. И кто вы такие-то? — обратилась она уже напрямик к разномастным птахам. — Сизовороночки мои, зяблички… Охренеть можно! Как у того инока в пустыни. Иль в саду райском. Вот бы Мартыновна-то офигела. И они и зимой тут?

Птицелов кивнул и снял шляпу. Волосы сзади были собраны в «конский хвост» и перетянуты резинкой. Вдруг стало ясно, что ему много уже лет, ну, с точки зрения Вали. Он покосился на Васю, перевел глаза на Валю с кроликом.

— Разумеется, — ответил Птицелов.

— Ху-угу! — воскликнула Валя. — А мне и снилась во-о-н, во-о-н такая птичка-то… Вон та! Вон!

Она указывала пальцем.

— Какая? — спросил Птицелов с интересом.

— Да вон же, вон!.. Ну такая… пестренькая… С красненькой мордочкой… и с желтенькими нарукавничками.

— Это щегол, — сказал Птицелов.

— Ой, да? Он мне и снился, щегол, щегол!

— И… как?

— Да так! Смотрю — сидит. И вдруг да и говорит прямо мне: здоровски я так попел с ребятами на одном дереве.

Глаза Вали горели восхищением.

— И все? — спросил Вася разочарованно.

— Ну. Я еще подумала… подумала: ни фига себе… птичка говорит. Фасечка?

— Так во сне же.

— Наяву они разговаривают не со всеми, — заметил Птицелов.

Вася и Валя посмотрели на него.

— А с кем? — спросил Вася.

Птицелов повел головой.

— Ну-у-у… С поэтами, к примеру. Был такой персидский поэт Аттар по кличке Химик, так они ему целую поэму рассказали, которую он так и назвал: «Парламент птиц». Это, правда, европеизированный перевод. На самом-то деле она называлась «Беседа птиц».

— Хых-хы-хы, — просмеялся Вася. — Человек с такой кличкой и не то еще может услышать. «Беседу камней» он не написал?.. Вон, Хаксли все мироздание увидал в переплетении нитей на своих брюках. И врата рая и ада увидал.

Птицелов быстро взглянул на него.

— Ну, не совсем так, но кое-что действительно испытал.

— В тех краях… персидских отличный гашиш, — продолжал Вася.

Птицелов смотрел на него.

— Бывал там?

— Да нет, — откликнулся Вася. — Рассказывали…

— Фасечка, ты жа всюду бывал, летал, — напомнила Валя, все еще разглядывающая птиц.

Вася отмахнулся.

— Это фантазии, Вальчонок.

— Да как? Вот прям все и видишь, когда ты рассказывал, Германию ту, Индию, Париж. Расскажи вон дядечке, расскажи, Фасечка, ну, ну… нашу поэму снов-то.

— Ого, — сказал Птицелов. — Вы поэму пишете?

— Ху-уугу! — ответила Валя. — На бумажном домике… да теперь он уплыл… Фасечка, так расскажи про Индию, Швецию…

Птицелов поднял руку.

— Но сначала я съезжу за лодкой.

— Мне помочь?

— Давай.

И они вышли, оставив Валю и дальше любоваться птицами. Птицелов отпер дверь конюшни рядом с башней и выгнал оттуда старый «Урал» с коляской. Открыл краник. Еще поколдовал немного, сел и с первого же раза завел мотор. Из выхлопных труб вылетали сизые облачка. Птицелов кивнул Васе, тот сел позади, и они поехали к реке, подпрыгивая на колдобинах. На спуске Птицелов выключил мотор, и мотоцикл молча катился вниз, только в коляске что-то позванивало.

— Вот, сдувать ее не будем, — говорил Птицелов, — вдруг понадобится, да и сезон уже наступил, навигация… Рыбалка… Лодку в таком состоянии и рекомендуют хранить.

Он слез с мотоцикла и принялся снимать мотор, прикрепленный к доске на корме лодки. Взглянул снизу на Васю, стоявшего рядом.

— Ну, точно не передумал догонять вора?

Вася отрицательно покачал головой и ответил:

— Точно.

— Дело, как говорится, хозяйское, барское, — проговорил Птицелов, пристраивая ключ к болту. — А ты еще возражал против определения толстовцем. Это же настоящее толстовство и есть.

— Есть еще… гандизм.