Олег Попцов - Обжалованию не подлежит

Лена сидит рядом. Мне хорошо видно ее лицо. Спокойное, чуточку отрешенное.

Мы здесь без малого час. За все время она не проронила ни слова. Плечи чуть опущены, сидит и молчит.

Мне даже кажется, что Лена зябнет, однако сказать ей об этом неловко. И получается: ждет человек, когда же кончится эта канитель и разговор нелепый. И вроде сидит он здесь без пользы, время теряет.

«Нет, нет, — говорю я себе. — Так быть не может. Ты не справедлив к ней».

Вспомни, как ты пришел сюда первый раз. Разве ты не был растерян. Смотрю на Димку. Димка отводит глаза в сторону. Наверняка думает о том же.

— Алеша! — Я вздрагиваю. Так меня называет только Николай. Его лицо рядом с моим. Оно слишком близко. Я вижу одни глаза. Крупные, серовато-синие глаза.

— Ну.

— Что в институте?

— В институте? — Мне некуда деться от его глаз. — Нормально, — бормочу я. Чувствую, как на лице выступает испарина.

— Нормально? — переспрашивает он быстро и вдруг больно толкает меня в грудь.

— Нормально. Эх ты, Цицерон. — Николай отворачивается. Я вижу, как по скулам, жестким и угловатым, пробегает нервная дрожь. — Чего вы молчите? Боитесь сказать больше, чем нужно? Не бойтесь… Где комсомольский?

— У меня, — нервно заикается Сашка. — В… сейфе.

— Комитет был?

— Был.

— Ну и как?

— Никак.

Теперь Николай смотрит на Сергея.

— Значит, никак. Ругают, возмущаются, оправдывают, жалеют, ссылаются на устав — так, что ли?

— Отчасти так.

— Отчасти, — зло сжимает зубы.

— По уставу не положено. Но разве все вложишь в устав. Как мне вам объяснить.

— Фу, чуть не забыл…

Николай удивленно разглядывает меня.

— О чем ты, Алеша?

На лицах ребят очевидное недоумение. По-прежнему безучастна только Лена. О встрече с Фроловым я не рассказывал. Сашка с Сережкой покусывают губы, не знают, радоваться или сокрушаться.

— Я тут Фролова встретил. — При упоминании фамилии Фролова лицо Николая становится холодным.

Теперь уже ребята не скрывают своего недоумения: «Ну, гусь!»

Димка растирает плечи: здесь действительно прохладно.

— Чего вы на меня глаза таращите?.. Случайно встретил.

Сережка не по-доброму усмехается.

— А ты не нервничай, рассказывай.

— Он разные хорошие слова о тебе говорил.

— На слова мы все горазды. — Сережка забрасывает руки на колени. — Фроловы, Харламовы и прочие.

— Да помолчи ты…

— Ну вот и слава богу. И у меня союзник есть…

— Слова разные бывают. В общем, ждут тебя, Коля. Он так и сказал: «Передайте Климову, нам его очень не хватает. Мне, говорит, необыкновенно повезло, что пришлось работать с такими людьми, как Климов. Для меня это большая радость».

— Ты это серьезно? — Губы Николая чуть шевелятся, и я скорее догадываюсь о сказанном.

— Для шуток, Коля, место не подходящее.

О чем он в тот момент думал. А может, и не думал ни о чем. Просто заставлял себя поверить в услышанное. Не знаю…

— Мы все не привыкли к этому, — говорит он куда-то в сторону. — Вы — рассказывать, потому как не знаете, что отвечать. Я — расспрашивать, потому как не знаю, что спросить. Пройдет время, многое станет обыкновенным. А сейчас все в новинку.

— Коля?

— Ну, — он поворачивается ко мне. Растерянно проводит рукой по волосам — волос-то нет. Видимо, собирался сказать что-то громкое, а сказал тихо-тихо: — Ерунда. Точно вам говорю, ерунда. Себя не мучьте, меня не пытайте. Подсудимый признал себя виновным. Всякое бывает, ребята. Давайте об этом больше не говорить. — И тут же, словно другой человек: — Знаете, чего мне сейчас хочется? Ни в жисть не угадаете…

Нам сразу становится легче и проще.

— На озера, — пряча усмешку, бросает Димка.

— He-а. А вообще на озера тоже

— Знаю, — вставляет Сашка. — Получить новый объект.

— Смотри-ка, почти угадал. Вот дьявол.

— А если серьезно?

— Серьезно… Влезть бы куда-нибудь высоко-высоко. Ну, скажем, на стрелу подъемника. Кругом простор, ветрище. Аж кости сводит. Тучи у тебя шапку на затылок сбивают. А ты стоишь, и хоть бы хны. Кругом пустырь. И нет еще ничего. Лишь ты да этот озябший кран. Во как. Ну и объект, конечно. Нулевой цикл.

Непонятно устроен мир… Мы здесь. Нам уже скоро уходить, она так и сидит, плотно сжав губы, чуть наклонившись вперед, и смотрит. Куда-то мимо нас, мимо Николая, в свой мир, в который мы, по чистой случайности, не успели попасть.

«Но почему же так, неужели?» — хочется закричать мне. Сочтут ненормальным. Оглядываюсь на ребят, молчу.

— Однако хватит о мечтах, — словно спохватившись, роняет Николай. Он берет Лену за руки и начинает говорить сбивчиво, торопливо.

— Почему ты молчишь? Неужели нам не о чем поговорить? Это не упрек. Боюсь забыть твой голос.

— Зачем ты так. — Ленка трется лбом о его руки.

— Я непоправимый истукан. Все суета. Ты здесь… Это самое удивительное, что могло произойти. Впрочем, ты всегда здесь, со мной. Иначе не могло быть. Все эти дни думал, что же я скажу тебе. Так ничего и не придумал. Если и есть моя вина, она перед тобой. Я ни о чем не прошу. Ты все решишь сама. Лешка прав, не надо придумывать испытания. Все остальное — во-вторых и в-третьих. И пожалуйста, без ненужных деклараций: мой долг, я обязана. Мишура все это. Мы обязаны быть самими собой, и только. Письма коротки. Вечно боишься что-то упустить. Вот, мол, наступит время разговора, и тогда… Разговор происходит, и все повторяется снова… Прости.

И нет уже испуганного лица, отрешенного взгляда. Ничего нет. И только невероятно большие, и невероятно черные, с тяжелым наплывом слез глаза. Он никак не может найти место своим рукам.

— Да, вот еще что. Передайте Шелунову. — Вроде как вопрос самому себе. — Пусть посмотрит.

Тетрадь, серая, в грубом лидериновом переплете. Пробую на вес. Ого!

Николай пожимает плечами:

— Сам удивляюсь.

Встаем все разом. К выходу идем вместе. Николай с Леной чуть позади.

— Успокойся, прошу тебя, слышишь. Ничего, ребята свои. Не зря же они мне завидовали. У тебя совсем соленые губы… Ну перестань. Будь умницей, ладно? Иди…

И она медленно идет, больно закусив нижнюю губу, натыкаясь на расставленные стулья. Я слышу, как с треском хлопает дверь и мутновато-рыжий графин начинает испуганно дребезжать.

— Граждане, попрошу заканчивать. Граждане… попрошу заканчивать, — выкрикивает старшина, переходя от группы к группе.

Мы устали повторять: «Все следует принимать как должное». К житейским мудростям привыкаешь не сразу. А по мне, лучше вообще не привыкать.

Поздно вечером меня неожиданно вызвали к телефону. Это оказался Игин — заместитель начальника стройки. Событие не ахти какое, мало ли причин — срочное дело. Меня теперь накрепко определили в совет молодых специалистов. Говорят надо, но приходится терпеть.