Андрей Бинев - Тихий солдат

– А ты, я погляжу, хват! – вдруг недобро скривился маршал.

– Виноват…

– Опять виноват! Тогда кругом виноват и тут виноват!

Он уже недовольно повернулся, чтобы пойти дальше по коридору, но вдруг остановил взгляд на руке Павла, забытой им на кобуре.

– А что, солдат, стал бы стрелять в своего маршала? – вдруг резко спросил Буденный, сверля Павла свирепыми глазами.

– Никак нет! Вы же маршал Советского Союза, а не враг! Семен Михайлович…, это я случайно…, не разглядел поначалу.

Буденный усмехнулся в усы и вдруг его глаза вспыхнули веселыми огнями, словно черти ударили железными пятками по кремню:

– А помнишь, как у тебя винтовку отняли, а мы с Кобой вернули?

Павел растерянно кивнул, но тут же, сообразив что-то, рывком вернулся на свое обычное место и вздернул кверху подбородок, как того требовали правила.

Буденный хмыкнул и уже не спеша пошел по коридору. Следом за ним долго еще тянулся густой шлейф мужских запахов – чего-то терпкого, резкого, упрямого.

– От такого геройского духа и баба забеременеет! – смеялся когда-то цыганистый Рукавишников.

Павел покосился на застекленную дверь и встретился взглядом с офицером, пристально смотревшим на него сквозь один из квадратных стеклянных секторов. Офицер осуждающе покачал головой и погрозил пальцем. Тарасов медленно отвел взгляд.

До смены оставалось пятнадцать минут. Павел отрешенно думал, что офицер непременно доложит о случае в коридоре и его снимут с дежурства. За что именно, он не мог сформулировать для себя, но ведь не случайно же солдат выставляли здесь наподобие кукол, и они должны были себя так и вести – как заведенные, механические существа, которые не могут иметь ни памяти, ни эмоций. А он посмел вспомнить что-то, даже вступил в личный разговор с маршалом. Разве может часовой, тем более, если он еще и бездушная кукла, нарушать устав караульной службы, да еще в Кремле!

В его мозгу, будто молоточками, стучали невидимые часы, словно кто-то втравил ему под череп безжалостный, холодный механизм.

За пять минут до окончания смены застекленная дверь резко распахнулась и перед Тарасовым выросло трое человек – начальник дневного караула майор Капралов, тот самый дежурный офицер, фамилию которого Павел раньше никогда не слышал, и сменный часовой старшина Полуянов.

Капралов строго посмотрел Павлу в глаза и процедил сквозь зубы:

– Меняйтесь. И следуйте за мной.

Тарасов кивнул и сделал четкий, уставной шаг в сторону, чтобы освободить место для старшины. В этот момент в дальнем конце коридора, чуть скрытого за плавным поворотом, послышался чей-то гортанный голос. Все обернулись на шум. Офицер, стоявший в середине коридора, вдруг вздрогнул, пошатнулся, потом выпрямился, словно натянутая струна, и тут же лихо вскинул руку к фуражке.

Почти в тот же момент рядом с ним показались двое мужчин – невысокий, довольно неприхотливый на вид, в серо-зеленом френче, и второй – напротив, высокий и шумный. Они были совсем разными и в то же время одинаковыми: нетленная властность в облике каждого, усы, самоуверенность и в то же время тот, что пониже – сильнее, цельнее, а тот, что повыше и шумнее – угодливее, зависимей. Это как-то сразу бросалось в глаза, как запах в нос – еще нет источника, а уже есть дух.

Те, что стояли около Павла, вдруг побледнели, точно один человек, и Капралов сдавленно вымолвил:

– Отставить смену. Тарасов здесь, остальные назад. Быстро!

Павел мгновенно вернулся к своему месту, одновременно с его коротким шагом те трое успели открыть дверь и скользнуть в нее, будто тени. Еще мгновение и за дверью, в одном из маленьких его окошек, можно было увидеть лишь смертельно бледное лицо офицера. Тарасов услышал, как затопали, удаляясь, две пары ног – видимо, вниз по ближайшей лестнице. Он покосился в сторону коридора и обмер: прямо на него шел Сталин, а следом за ним, расплывшийся в широкой улыбке, Буденный. Семен Михайлович рассказывал что-то со смехом. Обыкновенно за этим следовала какая-то несдержанность, лихость, направленная на кого-нибудь рядом. Усы у маршала в таких случаях топорщились в стороны, дыбились, будто играли с ветром.

Сталин остановился в двух шагах от замершего у тумбочки Павла, до ушей которого даже донеслось его тяжелое, хриплое дыхание. Павел вспомнил, что он обязан приветствовать вождя и тоже вскинул руку к козырьку, как тот офицер в коридоре.

Буденный уже тихо похохатывал чуть в стороне и нетерпеливо поглаживал усы. Похолодевшей спиной Павел почувствовал, что сейчас готовится к розыгрышу какой-то короткий спектакль, и ему, часовому, видимо, отведена роль глупого Петрушки. Он же деревянная игрушка во франтоватом мундире, с кобурой и пистолетом без патронов, а что еще делать с такой игрушкой?

Сталин на мягких, словно кошачьих лапах, бесшумно подкрался к Павлу и украдкой заглянул ему в лицо снизу вверх. Павел взволнованно опустил глаза и встретился с серьезным, строгим взглядом очень пожилого и усталого человека, на сером лице которого выделялись неглубокие бледные оспинки.

Вдруг Сталин властно положил руку на кобуру Павла и замер. В голове Тарасова пронеслось, что сейчас он вынет его пустой пистолет и все поймет – его, вождя, обманывают, охрана безоружна. Будет грандиозный скандал, который Павлу уже даром с рук не сойдет.

Павел медленно опустил руку, которую все это время держал у козырька, и вздрогнул, почувствовав, что дотронулся до маленькой старческой ручки, державшейся за крышку его кобуры. Он осторожно, вежливо, как будто обращался с хрупким ребенком, сжал эту руку, оказавшуюся стылой, почти холодной.

– Что, солдат, не отдашь оружия? По-прежнему служишь? – сильный кавказский акцент усиливал смысл сказанного, делал его значимым какой-то другой, не местной, сутью.

Павел испуганно кивнул.

– Почему молчишь?

Павел поднял кверху глаза, но руки не убрал.

– Молодец, солдат! Запомнил тот мой скромный урок! Враг был, есть и будет! Надо быть всегда вооруженным и всегда готовым к смертельному бою. Ведь я так тогда говорил или нет? Ты помнишь это?

Павел вновь чуть заметно кивнул.

– Вот, Коба, – восхищенно пропел Буденный, – Я же говорю, мои люди никогда не подводят! Как был героем, так и остался! Это разве не доказательство?

– Хорошо, хорошо, Семен! Будем считать, ты меня убедил, – будто от навязчивой мухи отмахнулся Сталин, – Я подпишу тебе эту бумагу! Но помни, через полгода лично проверю, как оно действует, и не мешает ли чему-нибудь более важному… А за встречу с этим бравым солдатом спасибо! За большими делами забываешь маленьких, но верных людей.

Сталин осторожно вынул из-под ладони Павла свою холодную ручку и по-старчески покачал головой. Он уже сделал шаг обратно по коридору, но остановился, косо посмотрел на Тарасова и, будто смутившись, проскрипел: