Андрей Бинев - Тихий солдат

– В чем дело? – вскрикнула Маша, еле сдерживая слезы.

– А дело в том, – медленно, смакуя каждое слово, промолвила Кондукторова, – что мы с Федей съезжаем. Нам квартиру дали на Малой Якиманке, трехкомнатную, с лоджией, с ванной. Лифт имеется, и даже свой телефон.

– Скатертью дорожка! – зло ответила Маша и быстро натянула на себя халатик.

Слезы высохли, в горле стало горько.

– Спасибо, соседка! – как будто пьяно кивнула Кондукторова, – А жировочку-то я на прощание выделила. Ты теперь тут не хозяйка. Еще кого-нибудь подселят. Так что, с Павлом Ивановичем вам опять придется любиться шепотом.

Она расхохоталась и, обернувшись, крикнула в сторону своей комнатки:

– Федюня! Слыхал, съезжаем мы! Чем ты теперь будешь забавляться, ума не приложу! Там-то, в отдельной квартире, шутов гороховых больше не будет!

Она хлопнула Машиной дверью так, что с полочки, нависавшей справа, упала на пол и раскрошилась в мелкую пыль тонкая статуэтка степного волка, доставшаяся ей от матери и отчима. Маша, наконец, все же расплакалась, опустилась на пол и стала собирать в дрожащую ладошку мелкие осколки глиняного зверя. Она подошла, всхипывая, к большому горшку с геранью на подоконнике, вынула из земли влажную палочку, которой обычно вскапывала землю, прежде чем полить ее, и стала медленно копать ямку. Потом Маша завернула осколочки волка в тряпочку и вдавила их в ямку. Она сделала аккуратный холмик и воткнула сверху спичку. Похороны волчонка и горькой памяти о жилице Кондукторовой с ее сынишкой Федюней на том и закончились.

А вечером неожиданно пришел Павел. Маша достала початую бутылку кагора, разлила по рюмкам вино и сказала с печальной улыбкой:

– Чтоб земля пухом была волчонку!

– Какому волчонку? – удивился Павел, вскинув на нее тревожные глаза.

– Не важно, какому! Земля пухом! – Маша наотмашь выпила свою рюмку, стремительно приблизила лицо к ничего не понимающему Павлу и звонко поцеловала его в губы.

Через неделю Марина Витальевна с сыном съехали, собрав все свои пожитки в четырех огромных чемоданах. Из кухни исчезли два старых медных чайничка, маминых еще, несколько чашек, блюдец и ложек с вилками. Унесли с собой и коврик от порога.

А спустя месяц к Кастальской забежала возбужденная Нюра Величко, единственная Машина приятельница в отделе, и, запинаясь, радостно зашептала прямо в ухо:

– Уходит наша Кондура!

– Кто? – Маша вскинула брови.

– Кто, кто! Кондукторова! Вот кто! Ее начальником отдела кадров Центрального военторга назначили. Вот попляшут там!

Величко засмеялась и убежала. Маша сидела за своим столом и улыбалась.

С облегчением вздохнул и Павел – закончились его постылые любовные галеры.

Как-то Маша прижалась ночью к Павлу и прошептала:

– Я всё знаю, Пашенька… Но ты не думай, любимый, я всё, всё понимаю… Пусть забудется, пусть пройдет…

Маша тихо заплакала. Павел горячо, порывисто обнял ее, прижал голову к своей груди. Она постепенно затихла и уснула. Павел смотрел в потолок, боясь пошевелится, ругал себя последними словами, даже шептал что-то, уснул лишь под утро, дав себе слово всей дальнейшей жизнью, рядом с Машей, искупить свою вину до самого донышка.

О встрече с маршалом и со Сталиным он долго ничего Маше не рассказывал, потому что не знал, как объяснить то, что почувствовал, что пережил в те страшные для него минуты. Она могла испугаться, запаниковать, а этого делать ни в коем случае было нельзя. Только через пару месяцев Павел осторожно, подбирая слова, сообщил ей о том случае. Как ни странно, Маша взволновалась не от того, что предполагал Павел, а как раз о противном – вот, мол, как высок теперь его полет, сам Сталин, великий вождь, помнит о нем, …помнит и любит. А это значит, и она не напрасно заботилась о службе Павла.

– Пашенька, милый, – сказала Маша, волнуясь, – Я думаю подавать в отставку. Уволиться хочу… Ты не спеши, не спеши…

Она закрыла ладошкой ему рот. Они сидели в это время за столом на кухне.

– Еще с годик послужу и хватит! А то по любому случаю спрашивай у них разрешения, – продолжила она и хитро блеснула глазами.

Павел понял, о чем говорит Маша – о том, чтобы наконец выйти за него замуж. Она искренне считала, что он не делает ей предложения только из-за того, что ее и его начальство может оказаться против официального оформления их отношений: во-первых, служебное неравенство (она офицер, майор, а он всего лишь старший сержант), во-вторых, начнут подробно копаться в его военной биографии и раскопают то, что, как она полагала, ею надежно скрыто. Ведь Павел так и не рассказал ей, что Марина Витальевна всё знала о нем и о том, что Маша скрыла важные документы, связанные с его осуждением в штрафную роту. Маша была убеждена, что Павел не делает ей предложения, как раз оберегая их любовь. А вот уволюсь, думала она, и все станет на свои законные места.

– А до того, как уйду, нужно бы назад вернуть жировку…, а то подселят кого-нибудь! Что мы тогда будем делать?

Павел кивал ей и молчал. Он тоже уже давно думал уйти из кремлевского полка, хотя бы инструктором в какое-нибудь учебное подразделение, и жениться на Маше. Ведь годы неумолимо уходили, и чем дальше, тем сложнее будет принимать важные решения о своей и ее жизни, да и о будущих детях следовало уже подумать. Как бы не опоздать с этим – ведь и Маша не молодеет, и он сам. Пусть пока это кажется всё несущественным, пусть уходящие годы как будто и не тянут за собой молодость, а зрелость и даже старость для них, для молодых и сильных, не существует, и никогда их не коснется! Но всё это иллюзии, бессовестный обман молодости, которая поймет всё коварство этой лжи только тогда, когда ее уже самой не станет, и все, что ты не успел, проморгал, так и осядет в памяти беспомощной досадой.

Кондукторова больше не появлялась. До Маши доходили лишь слухи, что она теперь носит другую фамилию – Ставинская, стала генеральшей, и теперь очень важничает.

Павел и слышать об этом не желал, но когда Маша назвала новую фамилию Марины Витальевны вспыхнул, вскочил и забегал по комнате.

– Ты что, ты что! – испугалась Маша.

– Да разве ж ты не помнишь, кто такой Ставинский! – крикнул в сердцах Павел.

– Кто? – Маша тоже покраснела от ощущения неожиданной опасности, которая несла с собой новость о замужестве Марины Витальевны, – Да кто же это?

– Тот самый…, тот полковник…бывший полковник, который отправил нас на смерть, а потом…потом меня в штрафники! Вот, кто это!

Маша вдруг со всей ясностью, холодея, поняла, что Кондукторова держала Павла в страхе все это время, что она отбирала его у нее, у Маши, используя то, что Маша скрыла на службе, и что Павел метался между нею и Мариной Витальевной, боясь подвести и себя, и ее.