Роберт Пирсиг - Дзэн и искусство ухода за мотоциклом [litres]

— Куда мы едем?

— Сейчас — на юг, вдоль побережья.

— Поехали назад.

— Куда?

— Где теплее.

Лишних сотню миль.

— Нам сейчас надо на юг, — говорю я.

— Зачем?

— Потому что поворачивать — слишком большой крюк.

— Поехали назад.

— Нет. Надень теплое.

Не надевает, просто сидит на земле.

Еще через пятнадцать минут произносит:

— Поехали обратно.

— Крис, не ты ведешь мотоцикл. Я его веду. Мы едем на юг.

— Зачем?

— Потому что слишком далеко и потому что я так сказал.

— А чего нам не поехать обратно?

Злость все-таки догоняет меня:

— Ты ведь по правде не хочешь это знать, да?

— Я хочу обратно. Просто скажи, почему нельзя.

Свою несдержанность я уже умерил.

— Вообще-то не назад ты хочешь, Крис. Ты добиваешься одного — разозлить меня. Еще немного — и у тебя получится!

Страх в глазах. Вот чего он хотел. Ненавидеть меня. Потому что я — не он .

Крис тоскливо смотрит в землю и одевается. Снова садимся на машину и едем вдоль побережья.

Я могу изображать отца, который у него вроде бы есть, но подсознательно, на уровне Качества, он видит меня насквозь и знает, что настоящего отца здесь нет. Во всей болтовне шатокуа была отнюдь не малая толика лицемерия. Снова и снова советуешь уничтожить дуальность субъекта-объекта — а самую большую дуальность, между мной и им, обходишь стороной. Ум, разделенный сам в себе.

Но кто же это сделал? Не я же. И никак не переделаешь… Все спрашиваю себя, глубоко ли до дна вон того океана…

Я — еретик; я покаялся и тем в чужих глазах спас свою душу. В глазах всех, кроме одного, который глубоко внутри знает, что спас я лишь собственную шкуру.

Я выжил главным образом тем, что угождал другим. Так поступаешь, чтобы выкарабкаться. Вычисляешь, чего от тебя хотят, а потом говоришь то, чего им надо, — мастерски и оригинально, как только можно; убедишь — вылезешь. Если б я против него не восстал, по-прежнему там бы сидел; а он держался того, во что верил, до самого конца. Вот в чем разница между нами, и Крис это знает. Поэтому иногда мне кажется, что он — реальность, а я — призрак.

Мы на побережье округа Мендосино, тут дико, красиво и открыто. На холмах по большей части трава, но под прикрытием скал и в горных складках растут странные текучие кустарники, изваянные постоянными ветрами с моря. Проезжаем мимо старых деревянных заборов, поседевших от времени. Вдалеке старая облупленная серая ферма. Как можно здесь вести хозяйство? Забор сплошь дырявый. Нищета.

Дорога идет под уклон с высоких утесов к берегу, и мы останавливаемся отдохнуть. Выключаю двигатель, а Крис спрашивает:

— Зачем мы остановились?

— Я устал.

— А я нет. Поехали дальше. — Он по-прежнему злится. Я тоже.

— Спустись на пляж и побегай кругами, а я пока отдохну, — говорю я.

— Поехали дальше, — бурчит он, но я отхожу и не обращаю внимания. Он садится на обочину у мотоцикла.

Здесь густ морской запах гниющей органики, а холодный ветер не дает хорошенько расслабиться. Но я отыскиваю большую кучу серых камней, где нет ветра и поэтому теплее. Отсекаю все, кроме солнечного тепла, и благодарен за то немногое, что есть.

Потом снова едем, и у меня в голове сгущается мысль: он еще один Федр; думает так же, как Федр, поступает так же, ищет неприятностей на свою голову, его влекут силы, которые он лишь смутно сознает и вовсе не понимает… Вопросы… те же вопросы… он должен знать все.

А если не добьется ответа, будет гнать и гнать дальше, пока его не получит, а потом — к следующему вопросу, и опять гнать в поисках ответа… в бесконечной погоне за вопросами, так и не видя и никак не понимая, что вопросы никогда не кончатся. Чего-то не хватает, он знает это — и убьет себя, пытаясь это нечто обрести.

Резко сворачиваем на вершину крутого утеса. Океан бескраен: холодный и синий, от него странное отчаянье. Береговые жители никогда толком не понимают, что олицетворяет собой океан для тех, кто со всех сторон замкнут на суше; какая это далекая мечта — она есть, но невидима в глубочайших пластах подсознательного; а когда люди сухопутья приезжают к океану и образы сознания накладываются на подсознательную мечту — вот тут-то и облом: приехали в такую даль и вдруг замерли перед тайной, которой никогда не постичь. Перед источником всего.

Гораздо позже въезжаем в город, где сияющая дымка — над океаном она казалась такой естественной — висит на улицах, окутывая их некой аурой, туманным солнечным свечением, и оно пропитывает все ностальгией, словно вспоминаешь давно прошедшее.

Останавливаемся у переполненного ресторана, находим последний свободный столик у окна, а за окном сияет улица. Крис не поднимает глаз и не разговаривает. Может, чувствует, что ехать нам недолго.

— Я не хочу есть, — говорит он.

— Не возражаешь тогда, если я поем?

— Поехали дальше. Я не голодный.

— Зато я голодный.

— А я нет. У меня живот болит. — Старый симптом.

Я обедаю — среди разговоров, звяканья тарелок и ложек с других столов, — а в окно вижу, как проезжает велосипедист. Будто к концу света прибыли.

Поворачиваюсь — Крис плачет.

— Что теперь? — спрашиваю я.

— Живот. Больно.

— И все?

— Нет. Я ненавижу все это… Не надо было ехать… Ненавижу эти каникулы… Я думал, будет весело, а ничего не весело… Жалко, что поехал. — Он правдивый — как Федр. И, как Федр, смотрит на меня сейчас с растущей ненавистью. Пора.

— Я думаю, Крис, что тебя надо посадить здесь на автобус до дому.

Лицо его совершенно непроницаемо, затем наплывает удивление пополам с растерянностью. Я добавляю:

— Я дальше поеду на мотоцикле один, встретимся через неделю-другую. Какой смысл заставлять, если ты ненавидишь эти каникулы?

Теперь мой черед удивляться. У него в лице ничего похожего на облегчение. Растерянность только усугубляется, он опускает голову и молчит.

Кажется, решение застигло его врасплох, и он испугался.

Он поднимает на меня взгляд:

— Где я буду жить?

— Ну, у нас дома ты жить не сможешь — там сейчас другие люди. Можно у дедушки с бабушкой.

— Я не хочу с ними жить.

— Можно у тети.

— Я ей не нравлюсь. И она мне тоже.

— Тогда поживи у других бабушки и дедушки.

— Там я тоже не хочу.

Я перечисляю еще кого-то, но он качает головой.

— Ну а где тогда?

— Не знаю.

— Крис, мне кажется, ты сам видишь, в чем проблема. Ты не хочешь ехать дальше. Ты ненавидишь эту поездку. Ни жить ни у кого не хочешь, ни ехать. Все перечисленные либо не любят тебя, либо тебе не нравятся.

Он молчит, но в глазах набухают слезы.

Женщина за соседним столиком сердито смотрит на меня. Открывает рот, словно хочет что-то сказать. Я припечатываю ее долгим тяжким взглядом, она закрывает рот и ест дальше.