Роберт Пирсиг - Дзэн и искусство ухода за мотоциклом [litres]

Выезжаем из горного прохода на зеленую равнинку. Сразу к югу видны поросшие хвойным лесом горы, на вершинах снег — с прошлой зимы. Вокруг горы пониже и подальше, но такие же ясные и четкие. Открыточный пейзаж смутно совпадает с воспоминаниями, но я не уверен. Широкого шоссе между штатами, по которому сейчас едем, тогда, видимо, еще не проложили.

В голове застряла максима «лучше ехать, чем приезжать». Ехали-ехали, а теперь вот приедем. У меня всегда депрессия, когда я достигаю такой вот промежуточной цели и надо переориентироваться на другую. Через день-два Джону и Сильвии возвращаться, а нам с Крисом решать, что делать дальше. Все надо реорганизовывать.

Главная улица городка мне примерно знакома, но я теперь здесь турист, и вывески — для меня, туриста, а не для местных. Вообще-то городок не такой уж и маленький. Люди перемещаются слишком быстро и слишком независимо друг от друга. Население в таких городках от пятнадцати до тридцати тысяч, и они не совсем городишки, но и не вполне крупные города — поди разбери, что именно.

Обедаем в стеклянно-хромированном ресторане, которого я вообще не помню. Наверное, построили уже после Федра, и здесь, как и на главной улице, тоже не заметно ничего своего.

Беру телефонную книгу и ищу номер Роберта ДеВиза — но не нахожу. Набираю справочную, но телефонистка о таком абоненте не слыхала и номера сообщить не может. Подумать только! Это что ж — все призраки воображения? На миг взбухает паника, но я вспоминаю, что на мое письмо о том, что мы приезжаем, они ответили, и успокаиваюсь. Воображаемые люди писем не пишут.

Джон предлагает позвонить на факультет изобразительных искусств или каким-нибудь знакомым. Перекуриваю и пью кофе, а когда успокаиваюсь окончательно, так и поступаю — и выясняю, как добраться. Не техника страшна. Страшно то, что она делает с отношениями людей — например, абонентов и операторов.

Из города по долине до гор не наберется и десяти миль, и мы едем по грунтовкам, через густую и высокую зеленую люцерну, готовую к покосу, — такую густую, что на вид через эту чащобу и не проберешься. Поля тянутся до самых подножий, где ввысь вдруг возносится более темная зелень сосен. Там и живут ДеВизы. Где встречаются светлая зелень и темная. Ветер напоен светло-зелеными ароматами свежескошенного сена и запахами скота. В какой-то миг въезжаем в полосу холодного воздуха, где запах меняется на хвойный, а потом опять попадаем в тепло. Солнце, луга и близкие горы.

Чем ближе к соснам, тем глубже гравий на дороге. Переключаемся на первую скорость, притормаживаем до 10 миль в час, а я снимаю обе ноги с подножек, чтобы выправлять мотоцикл, если зароется в гравий и начнет падать. Сворачиваем и неожиданно въезжаем в клинообразное ущелье с отвесными склонами, где в соснах прямо у дороги стоит большой серый дом с огромной железной абстракцией, приделанной к стене. А под скульптурой какие-то люди и, откинувшись на спинку стула, сидит живое подобие ДеВиза с банкой пива в руке, машет нам. Прямо как на старых снимках.

Я занят тем, чтоб не упасть вместе с мотоциклом, не могу оторвать рук от руля и машу в ответ ногой. Живое подобие ДеВиза ухмыляется.

— Нашел-таки, — говорит он. Расслабленная улыбка. Счастливые глаза.

— Давненько было, — отвечаю я. Я тоже счастлив, хотя странно видеть, как ожившая фотография движется и разговаривает.

Слезаем с мотоциклов, снимаем экипировку, и я вижу, что терраса, на которой они сидят с гостями, недостроена и не отделана. ДеВиз стоит там, где она возвышается над дорогой с нашей стороны всего на несколько футов, но стены ущелья так круты, что под дальним ее краем — спуск футов в пятнадцать. Еще полусотней футов ниже и чуть сбоку от дома, среди деревьев и высокой травы — ручей; там, полускрытая от глаз, не поднимая головы, пасется лошадь. Надо задирать голову, чтобы увидеть небо. Вокруг тот самый темно-зеленый лес, что мы видели на подъезде.

— Какая красота! — говорит Сильвия.

Ожившая фотография ДеВиза улыбается ей сверху.

— Спасибо, — отвечает он, — я рад, что вам нравится.

Вся его интонация — здесь и сейчас, совершенно спокойная. Хотя передо мной и подлинный образ самого ДеВиза, сам он — абсолютно новая личность, он обновлялся беспрестанно, и мне придется узнавать его заново.

Поднимаемся на террасу. Между половицами — щели, как у жаровни. Внизу видна земля. Таким тоном, будто хочет сказать: «Даже не знаю, как полагается в таких случаях», — ДеВиз с улыбкой всех знакомит, но имена влетают в одно ухо и вылетают из другого. Никогда не запоминаю имен. У него в гостях школьный учитель рисования в роговых очках и его жена, которая застенчиво улыбается. Должно быть, новенькие.

Помаленьку болтаем: ДеВиз главным образом рассказывает, кто я такой, а потом оттуда, где терраса сворачивает за угол, вдруг появляется Дженни ДеВиз с банками пива на подносе. Она тоже художник, и я вдруг понимаю, что она все схватывает на лету, — и вот уже мы улыбаемся друг другу: как экономятся художественные средства, если пожимать не руку, а пивную банку. Дженни тем временем говорит:

— Сейчас соседи приходили с тазиком гольца на ужин. Так приятно.

Раздумываю, что тут прилично сказать, но в итоге только киваю.

Рассаживаемся; я — на солнце, откуда не видно даже другого края террасы в тени.

ДеВиз смотрит на меня, кажется, намерен сказать, как я выгляжу, — должно быть, я сильно изменился с последней нашей встречи, — но что-то его отвлекает, и он поворачивается к Джону и спрашивает, как прошло путешествие.

Джон отвечает, что все было просто замечательно — как раз то, что им с Сильвией вот уже много лет было нужно.

Сильвия поддерживает:

— Просто побыть на открытом воздухе, на этом просторе.

— В Монтане очень просторно, — задумчиво произносит ДеВиз. Они с Джоном и учителем погружаются в беседу пока еще малознакомых людей о различиях между Монтаной и Миннесотой.

Лошадь мирно пасется под нами, а за ней в ручье искрится вода. Разговор перешел на землю ДеВиза в этом ущелье, сколько он здесь прожил и каково преподавать живопись в колледже. Джон мастерски ведет светские беседы — я никогда так не умел, поэтому слушаю и помалкиваю.

Немного погодя становится так жарко, что снимаю свитер и расстегиваю рубашку. А чтобы не щуриться, достаю и надеваю темные очки. Так лучше, но теневой стороны не видно совсем — лица едва различимы, и я становлюсь как-то визуально отстранен от всего, кроме солнца и залитых солнцем склонов ущелья. Прикидываю, не распаковаться ли нам, но вслух сказать не решаюсь. Они знают, что мы остаемся у них, — у них все интуитивно идет, как идется. Сначала расслабимся, потом распакуемся. Куда спешить? От пива и солнца моя голова превращается в зефир. Очень мило.