Александр Казимиров - Бульварное чтиво

— Дело есть, Зоя Васильевна! Допекает нас один мерзавец, но компромата на него нарыть не можем. Чисто работает! — говорил шепотом, словно опасаясь прослушки, подполковник.

— Ты уверял, что прошлый раз был последний! — нервничала игуменья. — Сколько можно втягивать меня в свои игры?

— Слушай, Зоя! — сменил тон Варфоломеев. — Ты забыла, сколько народа отправила на тот свет, будучи исполнителем в сызранской тюрьме? Или хочешь, чтобы я напомнил, какими путями ты стала благообразной и непогрешимой? Деньги за Громова мы перевели на лицевой счет монастыря. Все следы затерли и оформили «глухаря». Клянусь, это последнее дело. Операция «Белая стрела» подходит к финишу, уберешь человека — и замаливай грехи до конца дней! — Варфоломеев вытащил из папки пакет, бросил его на кровать. — Здесь адрес, фото и деньги. Оружие и одежду найдешь на конспиративной квартире. На все — неделя!

Отворилась дверь. Пелагея протиснулась бочком и поставила на стол поднос с чайными принадлежностями.

«Самара. Ночью 19 июля в подъезде многоэтажного дома на улице Ленинградской был убит криминальный авторитет Филин. Возбуждено уголовное дело».

(Из милицейских сводок)

Июльская ночь задыхалась от зноя. Гоняя потоки духоты, вентилятор улучшал самочувствие, но не настолько, чтобы спокойно спалось. Хряк то и дело вскакивал, обтирал себя влажным полотенцем. Короткие видения поражали сумбурностью. Окончательно проснувшись, мужчина еще несколько минут лежал на скомканной простыне. Хряк еле-еле преодолел сонливость и направился в ванную. Прохладные струи воды вернули бодрость. Мужчина набросил халат, прошел на кухню и достал из холодильника кусок говяжьей вырезки.

— Гризли, Гризли!

Похожая на поросенка псина выскочила из комнаты, подбежала к хозяину и преданно уставилась в глаза.

— Жри, людоед! — Хряк потрепал пса по холке. — Монстр! Весь в меня!

«Надо бы к матери в деревню сгонять. Проверить: как она там? Может, нужно чего?» — планы нарушила трель звонка. Хряк на цыпочках подкрался к двери и прильнул к глазку. Чрезмерная осторожность часто выручала его. На лестничной площадке стояла бабка с лукошком в руках.

— Кого надо? — не своим голосом спросил он.

— Мне бы Мотю, Глашиного сына. Гостинцы вот привезла.

Мать иногда передавала с односельчанами яйца, мясо и прочую ерунду, полагая, что ее чадо трудится на заводе и не всегда имеет возможности бегать по магазинам. Хряк впустил старуху.

— Здравствуйте! — Он включил свет, взял лукошко и пошел на кухню. — Как там мама? Проходите в комнату. Может, — чайку?

— Ничего, я тут отдышусь, да обратно! — ответила гостья.

Хряк выложил продукты и вернулся к бабке. На него в упор смотрел ствол с накрученной «тишиной».

— Ты что, старая…

Глухой хлопок откинул его голову назад. Над переносицей образовалось небольшое отверстие, из которого побежал багровый ручеек. Не сводя со старухи стекленеющий взгляд, Хряк сполз по стене и неловко повалился. Он выбросил вперед руки, будто хотел задержать свою обидчицу. Зоя Васильевна обтерла подолом пистолет и бросила его на спину Хряка. Из кухни, царапая линолеум когтями, выскочила и сжалась пружиной собака. Мощные челюсти с хрустом сомкнулись на дряблой шее старухи.

Водитель иномарки поглядел на часы. Взял рацию.

— Пятый, пятый, я седьмой. Как слышите? Прием!

Черная коробка ответила механическим голосом:

— Слышу хорошо! Что там у вас?

— Старухи долго нет. Как быть?

— Возвращайся на базу, не светись. Операцию «Белая стрела» объявляю завершенной. Старуха, если что, сама доберется!

Машина выехала со двора и затерялась в непрерывном потоке.

К семнадцати годам круг Гришиных интересов резко изменился, гипотенузы и катеты трансформировались в дешевый вермут и плавленые сырки, неорганическая химия — в химию чувств. Когда он видел Свету, в сознании юноши вырисовывался забор с непристойными картинками и чересчур короткими словами. Хотелось зажать эту прыщавую девицу с наглыми зелеными глазами и показать, на что способен начавший оперяться птенец. Вышло так, что Вита взяла Гришу за жабры и стала первой женой, развратной и неумолимо желанной. Собственно, она и сбила Гришу повторно с жизненной тропинки, прикатив в далекий Ашхабад, где новобранец валялся в госпитале и косил на желтуху.

Витка приехала, и семейная пара дала жару! Их поймали в тот же день: при госпитале был свой военный патруль, всех «контуженных» офицеры знали в лицо. Гришу задержали в гражданской одежке, на его могучей руке авоськой болталась Вита. Самовольщики дышали дерзостью и перегаром. Слово за слово и вспыхнула битва интересов. Молодожены дали бой и убежали. Витка запыхалась от бега, присела на скамью: «Тебе, Гриша, трибунал светит. Надо ноги делать!» Гриша внял совету. Он сделал такие ноги, что оказался в Западной Сибири, по месту призыва. Дальше — как по накатанной: арест, КПЗ, тюрьма. Гришу гоняли по этапам, как Савраску по степи. То в Тобольск, то в Сургут, то в Омск, где находился военный трибунал и мрачный следственный изолятор: на сорока екатерининских шконарях в камере ютились полторы сотни человек. Кормили исключительно ухой. Зеки ласково называли ее «Эти глаза напротив»: рыбьи головы с потухшим взором и чешуя плавали в серой жиже. После суда Гришу месяц продержали в Омске, после чего отправили в Тюмень. Местное СИЗО показалось домом отдыха: полупустая камера, сносная еда. Живи — не хочу. Гриша бы жил, но его снова дернули на этап. Теперь уже в лагерь.

Витка приезжала на зону, но свиданку не дали. Недопущенная к мужу молодуха обматерила администрацию и укатила восвояси. Вскоре Гриша получил официальное сообщение, что его любимая жена сменила фамилию. Гриша достойно отмотал положенный срок: перед блатными не гнулся, с администрацией не заигрывал. Когда он освобождался, нового Светкиного мужа посадили, и она вновь примеряла роль «солдатки». Гриша встречал ее в Нижневартовске, куда заезжал по делам. Скурвившаяся и плотно подсевшая на ханку Витка потеряла шарм. Гриша исполнил наказы оставшихся в лагере друзей и укатил к родителям под Самару. Не успел он сменить прописку, как грянула перестройка. Естественно, к переезду Гриши смена политического курса никакого отношения не имела, но тайный знак свыше все же просматривался. Глянцевый от доверия народа руководитель партии с родимым пятном на челе разрешил говорить все, что на ум взбредет, но за гласность потребовал прекратить употребление портвейна. Последнее желание Генсека Гришу удручало, но против власти не попрешь! Как говорится: «Партия сказала: „Надо!“ Комсомол ответил: „Есть!“»