Пётр Алёшкин - Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

— Я те… вас видел в Масловке лет через шесть после того… после той весны… Да, через шесть лет! Я уже в Сибири работал…

«Не забыл, не забыл обиды!» — решила Анастасия Алексеевна. Ей стало неловко, как обычно бывает при встрече бывших друзей, расставшихся из–за неприятной ссоры. Она почувствовала неприязнь к Лыкову, думая, как бы тактичней, поскорей избавиться от него, но продолжала улыбаться, говоря:

— Да, это был мой последний приезд в Масловку. В тот же год умерла мать, отец к сестре переехал, и я больше в деревне ни разу не была.

— Я знаю…

Анастасия Алексеевна хотела спросить, зачем он пришел к начальнику, но удержалась, опасаясь, что Лыков начнет расписывать перед ней свои нужды, да еще, не дай Бог, попросит походатайствовать. Но прекратить на этом разговор казалось неудобным, и она спросила:

— Вы, видно, часто бываете в деревне? Родители живы?

— Живы. Прошлым летом был!

— Старенькие, должно быть, они. Их надо весной навещать, когда работы в огороде много!

— Весной я туда не езжу… Не могу!

— Почему так?

— Весной мне там нехорошо… Думаю — из–за вас…

— Ну уж, — усмехнулась секретарша.

— Я знаю, что это смешно! Знаю! — заторопился Лыков, стараясь, чтобы она поняла его правильно. — Но это так!.. И запаха черемухи я с тех пор не переношу. Мне от него как–то тоскливо и одиноко становится… Я ведь любил вас тогда. Ох, как любил! Помнится, покончить с собой намеревался после того вечера, после такого позора!

— Ну уж, позора! — засмеялась Анастасия Алексеевна.

— Да, да, позора! Сейчас и я с улыбкой оглядываюсь на ту ночь. А тогда… На другой день я не мог на люди показаться. Казалось, что каждый посмеивается надо мной. Если бы каникулы не кончились, не знаю, выдержал бы? В юности я сентиментальным был, а впрочем, и сейчас такой же…

— Вот это мне и не нравилось в вас! Мне хотелось видеть близкого человека таким, что в небо рвется и меня за собой тянет, а не таким, что вечно под ногами у себя ковыряется. Но, видно, такие перевелись! Бывает, посмотришь — орел, а приглядишься — курица! Мужик сейчас кабинетный пошел, тихий, по конторам сидит, бумагу с места на место перекладывает. — «Что–то я словно оправдываюсь», — подумала Анастасия Алексеевна и закончила с заметным раздражением, с ехидцей. — Вы–то, я вижу, тоже жизнь в конторе провели. Где вы сейчас?

— В РСУ — бухгалтером!

— Ну во–от… Таким я тебя и представляла. — Анастасия Алексеевна незаметно для себя перешла на «ты». — Вежливенький, смирненький, сидишь за конторским столом в нарукавничках… Скука! Только одного и видела мужика! За всю жизнь!

— Это кто же? Не морячок ли?

— Морячок!.. Морячок тоже оказался соплячок! Вот! — указала она на дверь кабинета Николая Максимовича. — Этот ни перед кем не согнется, ни перед кем лебезить не станет!

Анастасия Алексеевна замолчала. Лыков сделал движение, намереваясь встать, но остался в кресле и спросил:

— Вы, я вижу, сейчас не замужем?

— А ты что, по старой памяти мне предложение сделать хочешь? — усмехнулась Анастасия Алексеевна.

— Ну что вы, — добродушно засмеялся Лыков, делая вид, что не замечает раздражения секретарши. — У меня дети взрослые!

«Видимо, не легко живется женщине, — пожалел он о том, что спросил о замужестве — Настя, Настенька! — думал Лыков, следя за секретаршей. — Куда же ты спряталась? А может быть, она такой и была? Просто я, мальчишка, ни черта не понимал?»

Анастасия Алексеевна выглядела неплохо, даже несколько моложе своих лет. И изменилась внешне не так уж сильно. Но все же Настя была иной, совсем иной, или, может, это казалось Лыкову. Нервная стала, раздражительная, а раньше озорная была, плясунья. В Масловке никто ее переплясать не мог. Особенно елецкого. Здорово плясала! Плясала она и в тот вечер. Тогда в клуб приехали ребята из соседней деревни, из Кростелей. Приезжали они часто. Некоторые дружили с масловскими девчатами. С ребятами прикатил морячок, отпускник. Ухарь малый! В клуб он вошел вьюном, как к себе в дом, и сразу в пляс с присвистом и шутками. Витька Кирюшин, гармонист, почувствовав настоящего плясуна, рванул гармонь. Девки заулыбались, прихорашиваться стали украдкой. Когда Кирюшин прекратил плясовую, Настя подскочила к нему:

— Витюша, елецкого! елецкого давай!

И на середину клуба с платочком на плечах.

пела Настя, выплясывая.

Едва кончала свою частушку подруга, с которой она дроби выбивала, как Настя тут же подхватывала другую и пела игриво, с намеком:

Масловские девки сразу запереглядывалиеь. Паша стал ловить их любопытные взгляды на себе. Потом Настя танцевала с морячком. Танцевал он ловко, уверенно и все время что–то говорил Насте, а юна смеялась.

Смотри, уведет, — кивнул на них Васька Зуб, товарищ Паши. Он за столом играл в карты с мужиками, а Паша сидел рядом с ним.

Лыков и Васька Зуб были в деревне третий вечер. Приехали они из школы на Майские праздники. Они заканчивали десятилетку в райцентре, в Мучкапе, за двадцать километров от Масловки. Ближе средней школы тогда не было.

— Да ну-у, — ответил Паша приятелю, а сам заволновался, думая, что надо увести Настю из клуба. Он сидел мрачный, мучился, делая вид, что следит за игрой в карты, а сам искоса наблюдал за девушкой и морячком.

После танца морячок, взглянув в окно и что–то сказав Насте, быстро направился к выходу. Паша обернулся к окну и увидел мальчишек с букетами черемухи. Кирюшин заиграл «Дунайские волны», Паша поднялся и, зная, что за ним следят, с некоторой ленцой, показывая этим, что ему безразлично, как ведет себя его залетка, направился к Насте. Только вот не мог он, как ни старался, заставить щеки чуточку побледнеть. Настя поднялась ему навстречу. Паша внимательно посмотрел на нее, пытаясь понять, чувствует ли она себя виноватой. В глазах ее было что–то новое для Паши.

— Пошли погуляем, — предложил он, пытаясь сказать это обычным тоном, но голос оказался хриплым, и он смущенно прокашлялся. — Вечерок сейчас что надо!

— Погоди, — быстро ответила Настя, — я еще не наплясалась!

— Сегодня ты расплясалась, как никогда! — с едва скрываемым ехидством сказал Паша.

— Да, сегодня мой день! — Настя взглянула на него насмешливо, как показалось Паше, и улыбнулась, но улыбнулась не ему, а глядя через его плечо.

Он поспешил прокружить ее и увидел в дверях морячка с букетом черемухи. Тот стоял и с улыбкой смотрел на них. Вальс кончился, и морячок тут же направился к ним. В Масловке тогда при всех дарить цветы ухажерке было не принято. Паша, как дурак, стоял рядом, ждал. Настя зарделась. Морячок, не обращая внимания на Пашу, протянул цветы Насте. Она взяла и направилась к двери. Букет она держала около лица, делая вид, что нюхает цветы. Морячок выскочил вслед за ней. Все это происходило на глазах ошеломленного клуба. Паша, глядя прямо перед собой, осторожно ступал по полу, потому что доски почему–то стали мягкими и прогибались под ногами, вернулся на свое место к столу.