Николай Коняев - Марсиане (сборник)

— Н–нет! — оторвав от подушки голову, проговорил Вячеслав Аркадьевич. — Не надо говорить так, Кеша. Не было этого.

— Лежи–лежи… — погладил его голову Иннокентий Павлович. — Так вот, уважаемый Василий Федорович, и не будем обо мне, ушло мое время. Поговорим лучше об общем деле.

Он придвинулся поближе к Василию Федоровичу.

— Я в курсе! — таинственно сказал он. — Ну, поймите вы, Василий Федорович, они ж люди молодые! Чего ж им друг с другом не дружить? А Слава? Он холостой… У него, может быть, намерения были, а вы его так обидели…

— Иннокентий Павлович! — смущенно сказал Василий Федорович. — Мне–то что? Только ведь и меня понять можно… Я отец…

— Василий Федорович! — возмутился Сутулов. — Что же вы так о моем друге думаете? Слава, он парень не такой… Слава — это же человек!

Баранцев тряхнул головой и открыл глаза. Силой воли природа не обделила его, и он показался сейчас Василию Федоровичу почти трезвым.

— Что тут понимать? — трезво проговорил он. — Вы, Василий Федорович, все правильно сделали. Так и нужно было сказать. Я понимаю вас, Василий Федорович. Вы сказали все правильно, и я, то есть как я выпутаюсь из всего этого дела, уж моя забота, и вы имеете полное право не думать об этом.

— Не то! Не то говоришь, Слава! — перебил его Иннокентий Павлович. — Уже семь часов скоро, а после семи Егориха, такая у нас законница есть, ни грамма не продаст.

Был только один способ избавиться хоть на время от Сутулова.

Василий Федорович посмотрел на часы и вытащил из кармана четвертную бумажку.

— Да, Иннокентий Павлович, — сказал он. — Действительно, могут и закрыть…

Иннокентия Павловича не нужно было долго упрашивать. Не прошло и пяти минут, а он уже шагал, размахивая рукой, по поселковой улочке.

— Что, Иннокентий Павлович, — выставляя две бутылки настойки на калгановом корне, спросила Егориха, — конец учебного года отмечаете?

— Нет! — сказал Сутулов, засовывая бутылки в пустой рукав своей фуфайки. — Тут совсем другое дело. Василий Федорович дочку выдает замуж за моего приятеля Славу… Так вот послал взять. Отметить, значит…

— Это что, Веру?!

— Ее…

— Да она же несовершеннолетняя!

— Ну и что? — не смутился Иннокентий Павлович. — Какое это имеет значение? Я им посоветовал в метрике исправление сделать… Там всего–то года с хвостиком до совершеннолетия не хватает.

Он хотел выйти из избы, но Егориха выбежала из–за буфета и заступила дорогу.

— Подождите, Иннокентий Павлович, — сказала она, задыхаясь от волнения. — Так а жить–то они где будут?

— Да здесь, наверное, — не задумываясь, ответил Сутулов. — Где же еще? Слава уже и дела у Василия Федоровича принимает.

— А сам–то на пенсию?!

— На пенсию? — Сутулов пожал плечами. — А куда ему еще? Дети пристроены… Можно и на пенсию, внуков нянчить.

— И в Париж не поедет?

— А вот этого не знаю! — твердо сказал Иннокентий Павлович. — Про Париж еще разговора не было. Не могу сказать точно, но, наверное, нет… Наверное, зятя пошлет, раз и дела ему уже сдает.

Утром Баранцев так и не смог вспомнить, чем закончился его разговор с Василием Федоровичем. Нет, он, Вячеслав Аркадьевич, ничего не говорил такого, зато этот завхоз, как его — Кеша, что ли? — усердно подливал водку и все напирал на то, что, дескать, его друг — парень неженатый и хоть сию минуту может шагать в загс.

Василий Федорович, кажется, поначалу с осторожностью относился к этим заявлениям Сутулова, но под конец и он начал говорить, что вообще–то в Вознесихе жить неплохо, и если Вячеслав Аркадьевич и правда надумает жениться, то он, Василий Федорович, только рад будет этому… И с работой тоже можно устроиться. Через полтора года он уйдет на пенсию и должность председателя сельсовета освободится. Нового председателя выбирать будут. А что? Очень даже неплохая работа…

Самое омерзительное было в том, что он, Баранцев, кажется, так и не заснул, все время встряхивался, собирал волю в кулак, пытаясь выглядеть трезвым, и каждый раз ужасался, когда хмель, на мгновение отступив от него, возвращался назад, наваливался всей тяжестью, начисто выдавливая память. И что он еще говорил вчера, что делал — этого Вячеслав Аркадьевич не мог бы вспомнить и под пыткой.

Баранцев застонал и открыл глаза. Он спал в костюме на неразобранной грязной кровати, и над ним поблескивали никелированные поручни. На столе валялись пустые бутылки, скомканная пачка от папирос «Беломорканал» и какие–то черные корешки.

Сморщившись от головной боли, Баранцев сел. Он находился сейчас — о, Господи! — в пустом троллейбусе.

— Эй! — слабым голосом крикнул он. — Есть тут кто–нибудь?

— Есть! — отозвался с улицы вчерашний голос. — Как не быть?

Дверь распахнулась, и в троллейбус вошел Сутулов.

Увидев его, Вячеслав Аркадьевич застонал и снова повалился на кровать.

— Славик! Славик! — встревожился Сутулов. Что с тобой? Плохо тебе? На, дорогой! На, пососи калганчику!

И, схватив со стола корешок, попытался засунуть его в рот Баранцеву.

— Что? — тихо спросил Вячеслав Аркадьевич. — Что вчера было?

— А ничего не было, — пожал плечами Сутулов. — Попили водочки, поговорили за жизнь и разошлись. Ты еще хотел калгановки взять, да уже поздно было к Егорихе.

— А говорили о чем?

— Да обо всем говорили! — неопределенно ответил Сутулов. — Ты вставай, и пойдем скорее…

— Куда?!

— Ну как куда? — Сутулов нахмурился. — К тестю твоему похмеляться пойдем…

Со стороны могло показаться, что под кроватью лопнула могучая пружина — так вскочил на ноги Баранцев.

— К какому тестю?!

— К твоему, конечно. Не я же женюсь.

— А я?! Я женюсь?!

Силы оставили Баранцева, и он пошатнулся.

— Слава! — забеспокоился Сутулов, подхватывая его единственной своей рукой. — Ну не надо так, Слава… Ну не переживай ты! Все равно уже ничего не поправишь. Пошли похмелимся, да и дело с концом!

Только на улице опомнился Вячеслав Аркадьевич.

— Кеша! — сказал он, опускаясь на валун. — Слушай. Сходи к Шершаковым и принеси мой чемодан, а?

— Как это чемодан? — удивился Сутулов. — А похмелиться не пойдешь, что ли?

— Нет! — твердо сказал Баранцев. — Я тебя здесь подожду.

— Ну, я не знаю, — замялся Сутулов. — Как–то неожиданно все это… Не по–людски получается. Вчера вроде бы договорились, что сегодня свадьбу сыграем. Я так и настроился… Ну, думаю, завтра похмелюсь хоть по–человечески, а ты… Нет, Слава, не понимаю я тебя! Не по–товарищески ты поступаешь.

— Не нуди! — попросил Баранцев. — Что я, жениться должен из–за твоей похмелки?

— Ну нет, — Сутулов поморщился. — Я не настаиваю, конечно… Не хочешь жениться, не надо! Но надо же по–человечески… Пойдем сейчас, похмелимся, ну ты и скажешь, так, мол, и так… Извините, дорогие родители, обманул я вас! У меня там, в городе, дескать, своя семья. Жена, двое детей… Обманщик я такой вот… Думал, жена развод даст, а она не дает. Такая вот промашка получилась.