Николай Коняев - Марсиане (сборник)

— Получились, да? — озабоченно спросила Саша, завертывая в полотенце пустую банку.

— Угу!

Дождь кончился так же внезапно, как и начался, и, когда, опираясь на надежную руку мужа, Саша шла к трамвайной остановке, небо было голубым и спокойным, и спокойное солнце медленно уходило за ярко–зеленые деревья парка. Вокруг по аллеям медленно бродили больные, они сидели на мокрых скамейках и разговаривали о болезнях.

Около учебного корпуса абитуриенты весело ели мороженое. Им было легко, и они смеялись.

Ромашов проводил Сашу до трамвайного кольца, посадил ее в пустой трамвай и долго еще, пока не вышел из стеклянной диспетчерской будочки водитель, сидел рядом и говорил разные полезные вещи, а Саша почти ничего не слышала, только крепче сжимала его руку.

И когда Ромашов убежал, торопясь выпрыгнуть, и трамвай, громыхая и позванивая на стыках рельсов, стал выруливать на проспект, снова ей стало тревожно и страшно — одной, среди многих людей.

Но дома ждал брат, и за разговорами, за пустяковыми заботами эта тревога пропала, а потом снова начался дождь, и под его ровный шум Саша заснула глубоко и спокойно.

Режущая боль среди ночи обожгла ее, и она замерла, вцепившись в простыню, больно кусая губы…

Боль прошла, и тело снова стало спокойным, и Саша встала, торопливо оделась и разбудила брата.

— Началось? — позевывая, спросил тот. — По телефону будем «Скорую» вызывать?

— Что ты! — Саша ходила по комнате и торопливо собирала нужные вещи. — Завезут еще куда–нибудь на Охту… Сами поедем.

— Хорошо, — согласился брат. Он уже оделся и сейчас гремел на кухне, разогревая чай. — Ты вспомни, все ли взяла, — говорил он оттуда. — Паспорт проверь, бумажки…

— Все собрано. — Саша прошла на кухню, печально оглядывая знакомые, но уже далекие вещи. Осторожно потрогала синюю кастрюлю с отбитой на ручке эмалью, медленно провела рукой по задрожавшему во сне холодильнику и села на табуретку, рассматривая синее пламя газа под чайником.

— А куда ты хочешь–то попасть?

— На Петроградской, говорят, хороший дом. Подружки хвалили, — вздохнула Саша. — Ты знаешь, у меня такое ощущение, будто я все позабыла и только сейчас вспомнила… Все. Даже самые обыкновенные вещи… Или, может, я и не знала о них. Нет… конечно, ведь знала. Просто позабыла и сейчас вспомнила…

— Угу, — согласился брат, торопливо допивая чай, — это бывает.

Он встал.

— Поехали быстрее, — сказал он, взглянув на часы. — А то я еще на службу опоздаю…

Они шли по сырым улицам, освещенным редким светом тусклых ночных фонарей. Саше было спокойно, только иногда она сжимала руку брата, но рука была не та, и Саша, вздыхая, вспоминала, что муж в больнице…

Все было хорошо, и, как только они подошли к остановке, сразу появилось такси с зеленым огоньком.

— Только не говори, что в роддом, — быстро шепнула Саша, — а то не повезет еще.

— Ладно! — брат нагнулся к водителю. — На Петроградскую свезете?

— Садитесь, — равнодушно ответил таксист.

На том месте, где, как надеялась Саша, роддома не оказалось. Там было какое–то управление с длинным названием. И они долго крутились по переулкам и так и не могли найти больницу.

— Что ж ты раньше не узнала? — сердился брат. А Саша не понимала, как так могло получиться, и тихо плакала.

— Да что вы ищете–то? — спросил водитель.

Узнав что, вопреки Сашиным предположениям, даже заинтересовался и долго ходил вместе с братом, рассматривая темные здания, пока наконец у бежевой «скорой помощи» не спросил нужный адрес.

Роддом был закрыт на ремонт.

Саша сидела в такси, плакала и думала, что если бы рядом был муж, то он бы все, конечно, сразу устроил.

— В Снегиревку бы надо, — предложил шофер.

— Мосты разведены, — ответил брат.

— Может, через Кировский попадем, — сказал таксист. — Его раньше сводят.

Брат только пожал плечами.

И они долго стояли у разведенного моста, а с залива дул сырой пронизывающий ветер и гнал по воздуху клочья дождя.

Однако и мост свели, и снова машина помчалась по ночным проспектам, расплескивая лужи.

— Давайте сюда попробуем, — сказала Саша, когда они проезжали мимо Дзержинского роддома.

— Здесь только недоносков берут, — сказал шофер и все же остановил машину.

— Сюда так сюда, — согласился брат, вылезая с сумкой из машины.

— Вы только не уезжайте, пожалуйста, — попросила Саша. — Мы, может быть, еще дальше поедем.

И они прошли в подворотню, где за стеклянной дверью находился приемный покой. Там сидела толстая и приветливая тетка в белом халате.

— Документики! — весело сказала она. — Не вы, не вы! Пускай муж достанет.

— Это не муж, — покраснев, сказала Саша, — брат…

Тетка быстро взглянула на нее, и Саша смутилась еще больше.

— Муж в больнице лежит! — сказала она и тут же поняла, что тетка ей не поверила, и, совсем расстроившись, замолчала.

— Ну и хорошо! — сказала тетка. — Сейчас «Скорую» вызовем и отправим вас куда–нибудь. У нас–то ведь только недоношенные.

— Постойте, — попыталась остановить ее Саша, но тетка уже набирала номер.

Саша печально взглянула на брата и подумала, что зря они ездили на такси, все равно теперь ее отправят на Охту.

— Не бойся, — утешая ее, шепнул брат. — Мосты–то еще не сведены. Может, здесь оставят…

Так и получилось, но Саша не успела порадоваться этому: снова начались схватки, и ее укатили из приемного покоя прямо в родилку.

Наступило утро, дождливое и хмурое.

«Кончилось лето, — грустно думал брат, — совсем кончилось…»

Он долго ловил такси и не знал, что в это время, посреди режущей боли, Саша очнулась и вспомнила в этот короткий миг и мужа, и квартиру, и синюю кастрюлю с отбитой на ручке эмалью, и поняла, что ничего уже не увидит больше. И снова боль захлестнула ее.

А за окнами операционной шел дождь, и крупные капли стучали в дрожащие стекла. Под шум дождя и умерла Саша.

И долго потом врачи вспоминали ее и сокрушенно разводили руками — уникальный случай… Никаких симптомов. Поразительно.

Ее похоронили на пустынном Парголовском кладбище, под тусклым осенним небом, сквозящим в пустоте облетевших ветвей, под трескучий вороний крик.

А тогда в поезде они поссорились. У Саши потемнели от обиды глаза, она сдавленно улыбнулась и ушла в вагон. Ромашов остался в тамбуре один.

«И пусть, — сердито подумал он, рассматривая дрожащую в руке сигарету. — Пусть… Может, так будет лучше. Пусть…»

Потом яростно затянулся и бросил окурок на пол. Наступил на него башмаком и шагнул в вагон.

Саша сидела у окна наклонившись. Ромашов не сразу и понял, чем она занята, пока не подошел ближе. Саша расстегнула «молнию» на сапоге и, отогнув голенище, внимательно рассматривала заштопанную пятку на белом носке. Ромашов сел рядом, и она отчужденно отодвинулась.