Галина Лифшиц - Что тогда будет с нами?..

– Да ты что?

– Вот мы с ним и задумались. Вроде как человек диплом получил, в аспирантуру пойдет, милостыню не просит и все такое, а все равно нищеброд. Как это?

– А… Ну это понятно. Это он ее в рестики не водит. Или там не возит куда-нибудь на отдых. И подарки не дарит. Что-то типа того.

– А вам прям надо, чтоб вас возили, кормили?

– Нам – это кому? – уточнила Альба.

– Вам – это девчонкам.

– А зачем обобщать? Все девчонки разные. И все парни разные. Мне, например, ничего ни от кого не нужно. Мне лишь бы меня любили. И я чтоб любила. Но я думаю, что если девчонке что-то нужно от парня – ну, чтоб он доказывал, что не нищеброд и все такое, то ни фига она его не любит. Так, хочет от него отгрызть, что получится, и в норку себе утащить.

– Я тоже Егору так сказал. Если любишь человека, все ему и так отдашь, что у тебя есть.

– Но Егор – и нищеброд! – засмеялась Альба. – Это девушка с особыми запросами. Ну ее вообще-то…

– Пусть сам решает, что уж. Он ее звал с нами на море, она отказалась. Говорит, мне в Рашке не отдыхается.

– Ой, счастье какое, что не поехала! – обрадовалась Альба. – Мы бы тут ее не поняли…

Волька решилась открыть глаза. Она подняла голову. Андрей смотрел прямо на нее.

– Проснулась? Разбудили все-таки? Не выспалась? – спросил он.

– Выспалась, – улыбнулась она.

Он по-прежнему держал ее ступню в своих ладонях.

– А ты выспался?

– Ага! Как рухнул, так и уснул.

– Вот и я так же, – соврала Волька.

Она много врала сегодня. Такой уж день выдался.

Альба легко встала:

– Пойду поплаваю, а то вся в песке.

– Мы уж сегодня наплавались, у меня скоро плавники вырастут, – отказался Андрей.

– Вы сегодня приходите, – пригласила Альба, – наши шашлыки затеяли. Ждут вас, как всегда. Придете?

– Я скажу Галке, придем, я думаю.

– Она точно пойдет, они там у нас с моей мамой уже все к шашлыкам готовят.

– Придем, придем, – махнул Альбе рукой Андрей.

Она махнула рукой в ответ и побежала к морю. И снова Волька любовалась ее вольным бегом, ее свободой.

Андрей вытянулся рядом.

– Дико соскучился, – произнес он в пространство.

– И я, – призналась Волька.

– Я дурак. Надо было тоже идти спать на пляж. Столько времени потеряли.

– Ага, – подтвердила Волька, возвращаясь в свое полное и безусловное счастье.

И снова удивилась себе: как, оказывается, быстро может меняться ее настроение – черное превращалось в белое за секунду. Неужели вся жизнь состоит из таких перемен? И как к этому приспособиться?

Они разошлись по домам, снова не договариваясь о встрече: незачем было договариваться. Теперь Волька была так спокойна и счастлива, что, через три ступеньки взлетев на второй этаж, плюхнулась на свою кровать и блаженно заснула через мгновение.

Проснулась она от звонка матери – значит, вечер.

– У меня все в порядке. Мы идем к соседям на шашлыки, – отрапортовала Волька. – Телефон с собой не возьму.

– Почему не возьмешь? Мало ли что? – жалобно вздохнула мать.

– У меня нет карманов в сарафане. И что мне – в руках его держать? Это соседний дом. И там хозяин – боевой генерал. Если что – вызовет подкрепление. Будут спасать женщин и стариков.

– Ладно, ладно, – слабым голосом отозвалась мама. – До завтра, до утра. Приятного аппетита.

– И вам, мам, всего приятного.

Волька быстро встала под душ, оделась. Она была уверена, что все уже собрались. Вот она войдет, а все на нее оглянутся. И тогда… Она поняла, что напоминает себе мать, с ее вечными страхами. Да, достаточно спросить себя, если боишься: что будет? Ну вот посмотрят на тебя, и дальше что? И перестанут смотреть. Только и всего.

На самом деле не все и собрались. Гости на этот раз устроились не вокруг стола в беседке, а у мангала. Для них были расставлены кресла и низкие столики. Андрея еще не было. Галка с Альбой что-то нарезали на летней кухне. Галка, заметив Вольку, помахала ей рукой:

– Выспалась? Я недавно к тебе заглядывала, ты спала как сурок.

– Теперь да, – ответила Волька. – Вам помочь?

– А уже все готово. Шашлыки вот-вот будут. Садись там.

Волька села неподалеку от генерала, который что-то рассказывал своим взрослым гостям. Ей тоже хотелось послушать. И тут же кто-то положил ей руку на плечо, и она услышала:

– Привет, Волчок!

В самое ухо!

Андрей!

А он поставил свой стул совсем рядом с ней и взял ее за руку. Вольке хотелось, чтобы никто этого не видел. Но держаться за руки с Андреем ей хотелось еще больше.

– Вся жизнь может измениться за сотую долю секунды, – услышала она голос генерала.

Странный день сегодня! Он произнес вслух ее мысли. Волька прислушалась.

Георгий Федорович сидел в кресле-качалке, накрытый тенью вошедших сумерек. Генерала было почти не видно, но его негромкий, спокойный и в то же время стальной голос звучал будто в середине головы. Генерал вспоминал события, которые, очевидно, должны были служить доказательством его мысли.

– Я тогда присутствовал на учениях двести первой мотострелковой дивизии, которая базируется в Таджикистане. Именно эта дивизия остановила дикую исламизацию этой среднеазиатской страны. Да, жестко, да – грубой силой. Зато даже теперь Таджикистан, имеющий протяженную границу с полыхающим Афганистаном, остается местом мира и спокойствия.

Георгий Федорович встал с кресла, подошел к мангалу, пошуршал углями, сверкающими в наступившей тьме. Вернулся в кресло и погрузился в его уютную глубину. На несколько минут замолчал.

– Да, вот эта двести первая – боевое подразделение. Не показушное. И формы новой солдаты давно не видели, оружие и техника все потрепанные. Зато это не придворные шаркуны, а настоящие боевые солдаты. И учения были развернуты серьезные, полномасштабные. С выходом к Пянджу – это река, которая проходит по таджико-афганской границе. Я занял позицию на безымянной высотке, следующий за которой холм уже афганский. Со мной в ложбинке засел Будайков – полковник из Генштаба. Мы расположились в финальной точке марш-броска разведки пехотной дивизии. Сидим мы, значит, с блокнотами, секундомером и фотоаппаратом. Вооружены пистолетами Стечкина, у каждого по две обоймы. Вооружение, мягко говоря, слабое. На двоих восемьдесят пистолетных патронов. Ждем бойцов, готовимся выявить победителей. Ребята наши должны появиться в ложбине меж двух холмов перед нами… – Генерал достал из старенького жестяного портсигара сигарету. Зажег спичкой, крепко затянулся, затем продолжил свой рассказ: – Мы сидели в ямке по привычке, чтобы видно нас не было. Зато и сами не видели того, что делается сзади. Шаги духов ни я, ни Будайков не услышали, но поняли все, когда на головы сверху посыпались камешки и песок. А затем мы услышали афганскую речь – пуштуны стояли прямо у нас над головами, разговаривали спокойно, расслабленно. Западня. Страшная. Стоит им опустить глаза и посмотреть сквозь кустики – смогут захватить генерала и целого полковника Генштаба. Это я сейчас могу сказать с пафосом «живым не дамся». А в той ситуации мысли в голове были другие. Предупредить своих по рации нельзя – стоит ее включить, сразу зашуршат помехи, и мы будем обнаружены. И вот мы с Будайковым решили: как выйдет наша разведка на финишную, станем палить по духам из «стечкиных». Может, никого из пистолетов не убьем, хоть шум поднимем и пропадем не зря. И только мы приготовили наши стволы, затаились в готовности номер один к последнему прыжку, как… прямо над нашими головами оглушительно заговорили автоматы и пулеметы! Просто шквал огня. Это, наверное, всего секунду длилось!.. – Генерал примолк. С силой затянулся, так, что сигарета затрещала, рассыпая в ночной тьме искорки света. – Мы выскочили с пистолетами, а сверху, над нами, стоят наши разведчики – вся разведгруппа в целости и сохранности. Во главе со старшиной Куркиным – ветераном нашим. Стоят, значит, разведосы и хохочут оглушительно. А на земле лежат трое талибов, расстрелянных в упор. Куркин у нас, естественно, первое место получил. А почему он победил, и я сейчас живой здесь сижу? Да потому, что он – опытный воин. Его бойцы забили разгрузки и магазины настоящими боеприпасами, в марш-броске участвовали с полной загрузкой. И дозоры выставляли. Так что старшина разведки Куркин понял все и оценил ситуацию, пока мы с Будайковым, как мыши, в яме сидели и к смерти готовились. Вот так вот… И смерть приходит, когда не ждешь. Но не раньше, чем ей разрешено! А нет ей на это разрешения, значит, спасешься.