Елена Лабрус - Грязная сказка

— Я бы сказала, никого, кроме тебя, а его в ней и совсем не было, но ты же не поверишь, — она протянула свой бокал ему навстречу.

— Тогда давай выпьем за правду. Пусть маленькими порциями, пусть по глотку, но за то, чтобы она была.

Тихим звоном бокалов ознаменовала своё появление в их жизни эта опасная субстанция.

— Можно я спрошу тебя первым? — он осушил свой бокал до дна, а Таня лишь пригубила и кивнула. — Куда ты отлучаешься вечерами по три раза в неделю?

— На танцы, — пожала плечами Таня в недоумении. — И я тебе об этом говорила.

— И я ничего не забыл. Но что это за танцы? Опять в клубе на шесте? Или у кого-нибудь на коленях?

Её так подмывало сказать: «Да!», и эта его ревность (ведь это ревность?) просто выпрашивала каких-нибудь скабрёзных подробностей.

— Это бальные танцы, с репетитором, — подавила она свой порыв. — И я хожу туда с подругой.

— Бальные? — взметнулись вверх его брови. — Ча-ча-ча? Самба? Пасодобль?

— Ты знаешь, что такое пасодобль? — Таня чуть не поперхнулась вином.

— Я занимался всё детство спортивными бальными танцами, а это всего лишь латиноамериканская программа.

— Так вот откуда эта твоя осанка, прямая спина, я бы сказала грация, — допила Таня. — Ты же рассказывал только про тхэквондо.

— Не уводи разговор в сторону, — мягко улыбнулся он и снова наполнил бокалы. — Так чем занимаетесь вы с подругой?

— Мы вообще-то готовимся к балу, — смерила его взглядом Таня, словно она уже на балу. — Полонез, вальс, кадриль, мазурка.

— Боже, бал! — он приложил руку ко лбу, словно только что про него вспомнил. — Я же тоже приглашён. Вернее, мы приглашены.

Он сорвался, в комнате хлопнула дверца шкафа и топот босых ног по полу ознаменовали его возвращение с конвертом в руках.

Таня вытащила приглашение. У неё было точно такое же: тиснёное серебряными буквами на голубом картоне.

— Теперь у меня резонный вопрос, — склонил голову набок Влад. — И кто уже пригласил тебя?

Таня опустила голову. Вот теперь в этом точно был замешан Кайрат. И Влад это тут же понял.

— Я сама напросилась. И не ради себя, ради Женьки, — подняла она на него глаза. — Ей это действительно нужно. И это чистая правда.

— Значит, со мной ты не пойдёшь? — снова эта мука на его лице.

— Будет зависеть от того, кто пригласил тебя.

— Ника Безрукова, — подавил он вздох и улыбнулся. — А ещё она пригласила мою мать и, пожалуй, не меньше сотни других людей лично.

— Да, к Савойскому тоже приезжала.

Мало того, что приехала лично, так эта стервочка ещё вручила приглашения Савойскому и Диане раздельно, с намёком, что спутников они себе могут выбрать сами. И Таня по достоинству оценила и её презрительный взгляд в свою сторону, и самодовольную улыбку, и ледяную холодность Дианы, с которой она её проводила.

— Я не знаю, получится ли у меня пойти с тобой, — улыбнулась она примирительно. — Зависит от того удастся ли уговорить пойти Женьку. Но у меня есть к тебе встречное предложение. А не хочешь походить с нами на эти репетиции? Нам просто катастрофически не хватает одного партнёра.

— Серьёзно? — его глаза засветились таким счастьем, что Тане стало стыдно, что она не догадалась пригласить его раньше.

— Совершенно. Ты же найдёшь в своём плотном графике три свободных вечера в неделю?

— Ты даже не представляешь с каким удовольствием, — он посмотрел на неё с нескрываемым восторгом.

— Я тоже рада, — она протянула руку и всё же повернула её вверх сбитыми костяшками. — А теперь расскажешь мне об этом?

— Нет, — ответил он категорическим отказом, словно взмахнул красной тряпкой перед носом голодного быка. Ничто так не провоцировало Таню на активные действия как это короткое слово.

— Потому что многовато правды для одного вечера или потому что в принципе «нет»?

— Нет, не в принципе, — он протянул руку к бокалу как к спасительной соломинке, но не взял, прикрыл глаза, вздохнул. — Я никого не бил, если именно об этом ты подумала.

— Я подумала, что никто не поймёт тебя лучше, чем я. Ведь я кое-что знаю об этом.

— Я не хочу об этом говорить.

— Мне кажется, я имею право об этом знать. Ведь ты живёшь со мной.

— Я никогда тебя не ударю, — он убрал руку. — Больше никогда.

Лицо его изменилось до неузнаваемости. Серьёзное, усталое, страдающее.

— Но это сбитые костяшки, — показала Таня на его руку.

— Я ударил в стену, — он убрал руку под стол. — Но ты права. Хуже всего то, что всё же я сделал это. Я не смог сдержаться. Я бил и бил эту стену, и никак не мог остановиться. Опять.

Он тяжело вздохнул, откинулся, потом вернулся назад к столу.

— Наверно, моя мать права. Я всё же монстр, такой же, как и мой отец. Когда я в гневе, я не могу себя контролировать. Вернее, могу, но ровно до той поры, пока не разрешу себе. И я невыносимо боюсь, что однажды я не смогу принять правильное решение.

— И кто-то всё же спровоцировал тебя? — нахмурилась Таня.

— Она напрашивается каждый день. Каждый божий день.

— Так может надо её ударить?

— Нет, я не могу позволить себе такую роскошь, — криво усмехнулся Влад. — Но дело не в ней. Дело во мне. Просто я не могу объяснить и ты, наверно, не поймёшь.

— Не решай за меня, — она встала, обняла его за плечи и прошептала, склонившись к самому уху. — Я поняла главное. Что кто-то играет на твоих слабостях, но я знаю, как сделать их твоей силой.

Наши дни

ТАНЯ

Эрик пришёл утром. Потёрся свежевыбритой щекой о её лицо, обдавая ароматом геля после бритья.

— Прости, если тебя расстроило, что я вчера ушёл. Мне показалось, ты хотела побыть одна, — заглянул он по очереди в каждый её глаз, но в них больше ничего нельзя было прочитать. Таня выплакалась и приняла решение.

— Да. Спасибо! — скользнула она губами по его губам, но он её так быстро не отпустил. Поцелуй получился затяжной и чувственный. И они оба знали, что на большее у них времени нет. Сегодня остров Одайба, гигантский автосалон концерна Toyota — Mega Web и самолёт обратно.

Солнце палило нещадно. И, хотя прохладный ветер с Токийского залива и приносил свежесть, Эрик повесил свою куртку на плечо, демонстрируя обтянутые футболкой мышцы и загорелые руки. Он разговаривал по телефону с дочерью, и Таня разрывалась кого ей слушать. Ольга рассказывала про Радужный мост и статую Свободы, уменьшенную в четыре раза копию знаменитого американского монумента. Эрик переживал, что его дочь бросила кормить ребёнка грудью.

— На самом деле Богиня Свободы — это французский символ, — просвещала Таню Ольга.

— Аня, отлучать малыша от груди в три месяца — это очень рано, — поучал дочь Эрик. — Мама кормила тебя до года, Макса до полутора лет.

А Таня в этот момент всей душой хотела улететь в Бордо и прижать к себе свою ненаглядную пухленькую малышку.