Елена Лабрус - Грязная сказка

Город проснулся. Дворник убирал с дорожек выпавший за ночь снег. Воробьи суетливыми стайками перелетали от дерева к дереву. Люди спешили по своим делам.

Таня смотрела на эту кипящую за окном жизнь и думала о том, зачем она пыталась жить без Влада. Зачем столько обид, столько слёз, обмана, расставаний? Ради чего? Ради чего они украли друг у друга эти годы? Земля не остановится, льды не растают, океаны не высохнут, если он умрёт. Для всех этих людей ничего не изменится. Для всех, но только не для Тани. Не для них с Софи. К чёрту это прошлое! К чёрту, всё! Пусть только Влад живёт, и она сумеет сделать его счастливым. Потому, что только рядом с ним она и сама живёт.

Когда шум улицы разбудил сонные больничные коридоры, приехала Лялька.

— Ну, как он?

— Не знаю, — присела рядом с ней Таня. — Ещё не пришёл в себя. Но говорят, он может, и до вечера не очнётся.

— Так, поехали домой. На тебе же лица нет.

— Я не могу, — Таня прикрыла рукой глаза, стараясь не расплакаться. — Я боюсь оставить его здесь одного.

— Я вам тут завтрак привезла, — положила Лялька Тане на колени пакет. — Хоть ребёнка покорми.

— Мама, — словно услышав, что про неё говорят, проснулась Софи. — Папа поправился?

— Ещё нет. Знакомься, это тётя Ляля.

— Софи Бонье, — прянула она ей пухлую ручку.

— Как официально, — пожала её девушка. — Я тебе что-то вкусненькое привезла. Ты в своих Франциях, наверняка, такое никогда не ела.

Таня сходила за очередной порцией кофе себе и горячего чая для Софи. Потом они ушли с Лялькой гулять, и Таня даже улыбалась, глядя, как они бесятся в снегу.

— А здесь даже уютно, — после прогулки пристраивала Лялька промокшие вещи Софи на батарею под окном. — К вечеру вы тут так обживётесь, что и уходить не захотите.

— Да уж, хорошо, что не гонят, и на том спасибо, — убирала Таня волосы дочери в хвостик.

К обеду Лялька уехала. Они с Софи перекусили остатками завтрака. И до самого вечера на желтоватых листах бумаги, которую дала им медсестра, рисовали снег.

— А почему во Франции никогда не было снега? — раскрашивала Софи сугроб.

— Потому, что там тепло, снежинки тают и превращаются в дождь.

— А это что? — показала Софи на нарисованную горку.

— Горка. Её делают из снега. С неё можно кататься на санках, ледянках или просто на попе. — Таня, как смогла, нарисовала санки, и человечка в них.

— Я тоже хочу на горку, — заворожённо следила Софи за Таниными художествами.

К вечеру, когда солнце стало клониться к западу, приехала Елена Сергеевна.

— Есть какие новости? — села она на кушетку, запыхавшись от долгого подъёма по лестнице и вытирая платком шею.

— Пока нет, — поправила Таня за уши растрепавшиеся волосы Софи. — Показатели стабильные, но Влад ещё не пришёл в себя.

Под серьёзным цепким взглядом женщины Софи слегка оробела и прижалась к Тане.

— Ты же — Таня, насколько я помню, — прищурилась Елена Сергеевна.

— А это Софи, наша с Владом дочь, — решила она не тянуть с правдой.

Таня думала эту железную женщину ничем нельзя удивить.

— А Влад об этом знает? — тонко выщипанные брови женщины уползли вверх к самым волосам. И надо отдать ей должное, своего сына она знала неплохо.

Таня отрицательно покачала головой, пользуясь тем, что Софи её не видит. И её жалкие попытки скрыть это от дочери, Елена Сергеевна тоже поняла.

— Привет, Софи! — наклонилась к ней женщина. — Вот папа удивится, когда тебя увидит. Вы же ему не говорили, что приехали?

— Папа заболел, — нахмурилась малышка.

— Я знаю. Я же его мама. И твоя бабушка.

— А как тебя зовут?

— Ну, видимо, баба Лена, — всплеснула она руками. — И мне очень надо поговорить с твоей мамой. Ты же нас отпустишь? — девочка кивнула, а Елена Сергеевна встала. — А ещё мне срочно надо закурить.

Они вышли на улицу в специально отведённое для курения место, и только сделав хорошую затяжку, Елена Сергеевна продолжила разговор.

— Наверно, у тебя были причины так поступить. Но сейчас всё это неважно. Скажи мне, насколько всё плохо?

— У него обнаружили опухоль в правой почке. Скорее всего доброкачественная, но это покажут результаты гистологии. Опухоль передавила сосуды, нарушилось кровообращение, началось воспаление, — Таня обняла себя руками. — Плюс общее истощение и обезвоживание. Операцию делать боялись в таком состоянии, но положение было критическое. Сделали лапароскопию, часть почки с опухолью удалили.

— Всё-таки, опухоль, — выпустила дым в сторону женщина. — А ведь он мне как-то про порчу заикнулся, которую на него первая жена навела. Я же всех бабок уже оббегала. Какой только херни не наслушалась. И волосы его носила, и иголки втыкала, и дрянь какую-то на кладбище жгла. А ему всё хуже и хуже.

— А в больницу? — Таня ковыряла носком сапога снег.

— Говорит, ходил. Анализы даже сдавал. Ничего не нашли, — мать Влада махнула рукой. — Может, тогда и правда, не нашли. Главное, сейчас нашли.

— Он три дня пролежал там один, — голос у Тани дрогнул, и она тяжело вздохнула, стараясь не заплакать.

— И я ещё со своим курортом, — Елена Сергеевна выкинула окурок и прижала Таню к своей мягкой груди. Таня слышала, что голос у неё тоже дрожит. — И ведь это он меня заставил. Ни разу не ездила, и вот. Мне же, по идее, только через неделю возвращаться. Это я первым самолётом, как узнала.

Она погладила Таню по спине, и они обе не выдержали и заплакали.

— Мразь эта балетная, — наконец, сказала женщина, отпуская Таню и вытирая глаза. — Порву, сучку! Давно надо было ей заняться. Но я ж стараюсь к нему не лезть. А он не перестаёт меня удивлять. Теперь вот — внучка, — улыбнулась она сквозь слёзы и снова полезла в карман за сигаретами. — Ну, ты иди, а то замёрзнешь совсем. А я ещё постою.

— Девушка, — окликнула медсестра Таню и махнула рукой, едва Таня снова разулась. — Идёмте!

Таня подскочила, как по команде, и, подхватив на руки Софи, как была босиком, так и побежала по коридору.

— Держите халат. В реанимацию, конечно, нельзя. Да, ещё с ребёнком. Но, бог с вами, там ничего страшного. Две минуты, не больше, — она улыбнулась Софи, которая грозно насупилась, давая понять, что никуда не уйдёт, пока Таня надевала халат.

Глубокий вдох, сделанный Таней перед дверью палаты, ещё горел в лёгких, когда их глаза встретились. Влад жадно впитывал взглядом каждую её чёрточку и мучительно всматривался, словно боясь поверить в её реальность. Он был бледный, осунувшийся, заросший щетиной, но, главное, живой, а остальное было неважно.

Кроме мягко пищащего аппарата, запаха лекарств и закрывающего его по грудь одеяла, ничего страшного: ни трубочек, ни проводов, ни капельниц. Ничего, что могло бы напугать ребёнка, за что, наверно, надо бы сказать отдельное спасибо доброй медсестре.