Лукас Бэрфус - Безбилетник

В вагоне два парня. Два сообщника в жёлтых жилетках. Ухмыляющиеся и ненасытные. И что же поделывают эти два подельника, эти наёмные разбойники с большой дороги? Они обыскивают пассажиров. Первой – женщину, которая без промедления показывает им свою карту, явно проездной на месяц, на что душегубы милостиво кивают и пробираются, держась за поручни, к следующему ряду. Там сидят четверо стариков. Морды красные от вина и от препаратов, разжижающих кровь. Старики словоохотливы и перешучиваются с живодёрами, которые вдвое моложе их. Перекинулись двумя-тремя фразами, это хорошо, это даёт Филипу немного времени.

Вчера бы он легко урегулировал дело, заплатил бы штраф – и дело с концом. Но сейчас. Сейчас у него нет при себе даже документов. Они начнут устанавливать его личность, будут связываться со своей головной диспетчерской, а в туннеле нет связи или есть только плохая. Всё затянется, и в какой-то момент девушка выйдет и – была такова. Так дело не пойдёт. Вселенная послала двух ищеек, которые хотят оторвать его от девушки. Но этому не бывать. Он чувствует, как в голове у него разгорается жар, и он уже хочет встать, хотя сел только что. Он больше не может сидеть и приподнимает седалище, но ему требуется ещё две секунды на то, чтобы осознать, что пора смываться, и он окончательно встаёт. Он поворачивается, идёт к дальней лестнице, к двери, где нерешительно останавливается. Поезд на полном ходу. Никакой остановки не предвидится. Следующий вагон – моторный, головной, оттуда уже некуда уйти. Там он окажется в ловушке, туда не надо.

Он поднимается по лестнице в верхнее отделение и движется в сторону контролёров, но поверх их голов сантиметров на сорок; вот он их миновал, пройдя по второму этажу, и ждёт здесь. Пару секунд он выдерживает, потом идёт дальше к лестнице, никого не видит, сходит на первую ступеньку, снова присматривается, ещё одна ступенька – тут он видит край жёлтой жилетки, которая снизу ступает на лестницу и медленно поднимается к нему. Филип разворачивается и идёт назад в верхнее отделение. На другой стороне, у лестницы, в двадцати пяти метрах от него показывается вторая жёлтая жилетка. Они разделились. Хитрость. Взяли его в клещи. Западня. Вот подонки, хитрюги.

Он уже начинает подыскивать себе какую-нибудь отговорку, но это не поможет. Наоборот. Они вышвырнут его на следующей станции, и он останется на каком-нибудь перроне как идиот. Но он не идиот. Ещё никогда им не был. И теперь не будет начинать. Они сейчас узнают, на что он способен.

Он двигается по вагону, навстречу жёлтой жилетке, которая стоит поперёк дороги, и ей послушно предъявляют билеты. В жилетку упакован противный, рыхлый обжора, щёки жирные как свиной зад. Прямо под грудью узкий ремень, на котором держатся синтетические брюки, обтягивая монументальный зад. Как ему пройти мимо этого моржа? Мимо этого атланта, этой баррикады, этого запора? Нету прохода. Тот подходит ближе, ещё два купе между ним и Филипом, в них горстка пассажиров. Безвыходно. Филипу придётся объясняться. Ему придётся вещать в эту неаппетитную харю, а крошечные, прилежные зенки буду его ехидно оглядывать, а потом жирные пальцы будут записывать на бумажку его фамилию и адрес, хотя ни то, ни другое никаким боком не касаются этой бесформенной твари. Он видит мужчину в его безотрадном уродстве, пластиковую жилетку, облепляющую его противное брюхо, видит покрасневшую стерню на его неопрятно побритых щеках, противно, да, но при необходимости терпимо, если бы не шибала в нос эта вонь, этот кислый, проперженный, пропотелый дух войлока, тухлый, поднимающийся от самых подмёток, пот и смерть, как будто он укладывал трупы поленницей.

И он приближается. Филип уже может разобрать на его бейджике половину его фамилии, две буквы, J и О. Остальное скрыто складкой на этой светоотражающей жилетке, которая воняет резиной, но что бы там ни следовало за этими двумя буквами, не играет роли, потому что J и О согласно всем данным есть две самые тупые буквы алфавита. Кто носит в своей фамилии эти буквы, тот полное ничтожество; пропащий человек, кто живёт с такими инициалами. Теперь Филип знает, что делать. Он должен подчиниться своему состраданию и помочь этому кобольду, этому отродью пошлости, он должен снять с него заклятие. И первый шаг к избавлению – сухой удар в нос. Из океана лицевого жира выступает нюхательный пенёк – как мачта корабельного остова, затонувшего в жировой лагуне. Удар ребром ладони по впадине переносицы. Это обойдётся малым усилием и быстро исполнимо. Если ударить ловко и быстро, никто даже не заметит. Брюхан какое-то время будет занят своей болью и освободит проход. А дальше будет видно.

И вот внезапно визг, крик, поезд резко тормозит и почти швыряет Филипа на контролёра, который оторопело отворачивается и на крошечных ножках семенит в сторону лестницы. Тормоза поют, поезд останавливается, двери раскрываются. Филип единым махом через все ступени соскакивает с лестницы, на какой-то миг останавливается на выдвижной ступеньке вагона и спрыгивает на перрон.

И стоит там. Он спасён. Оборачивается. Видит морды обоих контролёров, остающихся в поезде. Двери ещё открыты, но эти разбойники не выходят. Остаются просто стоять. Тупо и удивлённо таращатся на Филипа, он не видит причины их удивления, пока один из двоих не нагибается и не поднимает с лестницы предмет, который затем победно вздымает вверх. Что это? Это ботинок. Марки «тимберленд». Солидный, сработанный из светлой кожи ботинок, который Филип не зашнуровал и который теперь отсутствует на его правой ступне.

Он щучкой метнулся к вагону, но двери уже закрываются, свет на кнопке гаснет. Тщетно Филип нажимает на эту кнопку тридцать раз. По ту сторону стекла жирный пузан позволяет себе шутку: подносит «тимберленд» к носу, морщится, и когда поезд начинает движение, машет ручкой Филипу, оставшемуся на перроне, на чёрно-белых плитах, в подземном этаже Главного вокзала. И в одном ботинке.

К этому Филип не был подготовлен. Он никогда не изучал, каким должен быть следующий шаг после того, как ты потерял один ботинок. Его цивилизация не предусматривала такой случай. Она исходила из того, что ботинки всегда попадают в распоряжение человека парой. А если нет, то покупаешь себе один. Покупаешь себе один. А если не можешь купить себе ни одного, то обращаешься в привокзальную церковную миссию. Привокзальная церковная миссия. Вверяешь себя попечению пенсионерки в пуховике с морщинистыми руками, её утешительным словам и несладкому чаю. А если ты стыдишься или если полагаешь, что имеешь право и даже должен следовать за женщиной и без ботинка, то можно вспомнить совет экстремала по выживанию в трудных условиях, который по телевизору при любых ситуациях, требующих немного авантюризма и аскезы, рассказывает о своём опыте с босыми ногами. Например, в джунглях. К примеру, Амазонки. При тридцати градусах и стопроцентной влажности. Всё это замечательно, но он сейчас стоит не в тропических джунглях. А на подземном перроне Главного вокзала. Здесь нет каучуковых деревьев, из листьев которых можно было бы смастерить себе временные подошвы. Здесь холодный плиточный пол. Что ему ещё остаётся. Он мог бы послать запрос по своему телефону. Но телефон на последнем издыхании, он выказывает все признаки истощения и догрызает свои последние семь процентов. Это состояние, в котором он при малейшей нагрузке испустит дух. А после этого он уже не телефон, а чёрный обломок. Филип не хочет этим рисковать. У него есть тихое и неприятное предчувствие, что остаточный заряд аккумулятора ему ещё пригодится. Итак, что же? Пластиковый пакет. Его ступне требуется пластиковый пакет, где тут пластиковый пакет? Вон стоит мужчина, по виду твой ровесник, из той же когорты, до вчерашнего дня ты и сам носил костюм такой же модели, открытая рубашка, тоже из сферы обслуживания, настолько похожи, что до сих пор были невидимы друг для друга. А теперь? Найди отличие. Отличие – в отсутствующем ботинке. И его двойник смотрит на это с открытым ртом, но решающим в деле является то, что у него в руках пластиковый пакет местного дилера, кондитерские товары, опорные пункты этой сети есть на каждом углу, чтобы обеспечивать сахаром несладкую сферу обслуживания. Попросить, что ли, у него пакет? По-братски, по-товарищески. Ты же не откажешь в помощи своему видовому сородичу, попавшему в беду? Хорошо. Вот только. Допустим, он войдёт в твоё положение; но ведь под рукой нет ни скотча, ни булавки, чтобы закрепить пакет на штанину? Сплести верёвочку из собственных волос? Взять шнурок из оставшегося ботинка? Чтобы и его потерять на бегу? Потому что бежать тебе придётся, дружище, дуй во весь опор, твоего ангела уже и след простыл, итак, бросай его, твоего собрата, погнали, в путь.