Давид Гай - Исчезновение

Кое в чем стал уже разбираться. Родители не одобряли его пристрастие, особенно ярился отец, слыша нехорошие слова сына о Сталине, но он на родителей обращал мало внимания. Из вороха прочитанного он сделал для себя главный вывод: народец-то у нас был и есть поганенький, с ним чего угодно можно делать, все стерпит и еще поможет тем, кто им правит, безобразия творить. Словно нарочно существует в назидание остальным, как не надо жить. А как правильно жить, мало кто ведает, отсюда и споры бесконечные. Сколько уже веков следует на нашей земле чередование взлетов и падений, побед и бед, движения и застоя; сколько копий сломано в спорах, чего только не высказывали мыслители, а уж в них-то недостатка страна не ощущала: скажем, только в силу покорности стали мы великим народом или – каждый важный факт нашей истории пришел извне, каждая новая идея почти всегда заимствована, признали бы правоту этой истины – поубавили бы спеси и желания возносить собственное величие, добавилось бы скромности, от которой еще никто не умирал, возможно, научились бы таким ни для кого не вредным качествам, как трудолюбие и усердие. Впрочем, среди такой природы и в таком климате только и мог выжить такой народ; как писал один историк (Яков завел привычку записывать понравившиеся фразы в тетрадку) – на сотни, на тысячи километров, до самого окоема, огромная равнина, жуткое, вводящее в тоску однообразие, при этом население не расселялось, а переселялось, переносилось птичьими перелетами из края в край, покидая насиженные места и садясь на новые; история наша есть история страны, которая колонизируется, расстояния наши убивают, “Широка страна моя родная…” далеко не благо, ширь требуется преодолевать, чтобы удачливо на ней хозяйствовать, и чем она больше, тем труднее это сделать; широк русский человек, надо бы обузить – великим писателем сказано… А жизнь круто менялась, все переворотилось, люди расхватывали газеты, за “Московскими новостями” и “Огоньком” у киосков очереди выстраивались с рассвета, потоком шли разоблачения прежнего режима, любимого несколькими поколениями усатого вождя костерили на чем свет стоит; об уничтожении миллионов, об ошибках войны с Германией говорилось, как казалось, в полный голос; вышло постановление об ускорении процесса реабилитации жертв политических репрессий, состоялась конференция партии, создавшая Съезд народных депутатов и учредившая пост президента страны; одновременно росло напряжение в республиках, прибалты требовали независимость, создавали народные фронты, кавказцы громили и резали друг друга, новый лидер с пятном на лбу все уши прожужжал про перестройку, а покамест упразднил все наименования в честь своего предшественника, героя баек и анекдотов; откуда ни возьмись, стали грибами после дождя появляться кооперативы… Якова захватила стихия, он читал запоем, многое, прежде неведомое, открывалось неприглядной стороной. Много чего приходило в голову и рождало растерянность и смятение: книжки и статьи жить не научат, а делать-то ему, Якову, что, куда приткнуться, как вырваться из безнадеги… Не экспедитором же до конца дней… Кооперативы – стоящее дело, только как в них устроиться, чем заниматься, да и что он умеет делать… В Равенске почти ничего подобного не имелось, он поехал в столицу, потыркался без толку – что-то создавалось, но не про него, он никого не знал и его никто не знал, тогда за его устройство взялась мать, ее двоюродный племянник как раз и занялся в столице этими новыми для всех делами, Яков видел его в жизни не более трех раз, вроде родственники, но не близкие, однако устройство благодаря матери состоялось. Племянник, рыхлый низенький брюнет с животом, несмотря на неполные тридцать, оказался сметливым и видящим выгоду там, где ее другие почти не видели; он создал производственный кооператив нескольких профилей, торговали компьютерами, собирали и чинили электронику, делали систему сигнализации, в общем, то, что для Якова было за семью печатями, совершенно незнакомо. Босс-родственник сделал его экспедитором: развозка продукции по адресам заказчиков, оформление накладных, сбор денежной наличности. Яков снял комнату в столице. Продолжил занятия боксом на любительском уровне, для поддержания формы. Работа ему не шибко нравилась, денег босс платил немного, на жизнь хватало и не более, и он же, босс, настоял, чтобы родственник готовился к поступлению в вуз, занялся бы изучением экономики, финансов, основ управления – без чего нынче никуда. Яков послушался доброго совета, забросил чтение исторической литературы, позубрил учебники, даже нанял преподавателя по математике, и поступил на заочное отделение в институт, где как раз этому и учили. Босс расширял хозяйство, организовал частный банк, найдя партнера из Америки, русского эмигранта, вернее, еврея, вложившего некую сумму, и неожиданно предложил Якову стать его телохранителем, одним из четырех: не так много будешь занят, учиться станет легче, а зарплата увеличится при этом втрое. Он рьяно взялся осваивать новую профессию, получил водительские права, месяц за счет фирмы его катал по городу водитель-инструктор и остался им доволен – реакция отменная, недаром спортсмен; он учился стрелять, осваивал приемы рукопашного боя с применением боксерских навыков, читал разные инструкции бодигардов, переведенные с английского, в общем, входил в курс дела. В группе охранников их было четверо, все ребята после армии, росли в провинции и со свойственной многим провинциалам притаенной осторожностью и недоверчивостью в отношении жителей главного, покуда непонятного им города смотрели друг на друга и на мир; спайки, единства, понимания с полуслова, с полужеста не было и в помине, а без этого какая охрана. Босс, похоже, не замечал этого, его интересовали иные материи, а охрана… у всех новоиспеченных бизнесменов, тем паче банкиров, есть телохранители, и у него тоже. И все больше Яков убеждался в том, что большинство окружающих его людей чужды открытости и честности по отношению к другим и к себе, их душа – потемки, ее от-рада – укрытия, схроны, лазейки, не парадные, а задние, потайные входы и выходы, душа ищет и находит отраду и безопасность в молчании, смутном ожидании неизвестности, внутри же – копящаяся злоба, ненависть, зависть. Ну, а он сам, разве иной, чем-то отличается от тех, кто рядом и вокруг, да нет, ничем не отличается, если постараться быть честным с самим собой. Раскрепощение же, прежде недостижимое, а теперь вполне реальное, избавление от пут и вериг, перестройка ведь, о ней столько болтают… и все как-то миновало, прошмыгнуло, по-настоящему следа в душе не оставило. Разве что прочитал за короткое время много всего, улегшегося мертвым грузом… Как-то босс на встрече с крупным чиновником, от которого многое зависело, рас-сказал вроде притчу – Яков сидел невдалеке и все слышал.Читать дальше