Мария Дуэньяс - Нити судьбы

Британцы тоже не сидели сложа руки. Их тактика главным образом заключалась в том, чтобы возложить на испанский режим вину за все бедствия народа, давя прежде всего на самое уязвимое место — нехватку продуктов, из-за которой люди заболевали, питаясь отбросами с помойки, а семьи в отчаянии бежали за грузовиками социальной помощи и матери, бог знает каким образом, жарили еду без масла, делали тортилью без яиц, сладости без сахара и свиную колбасу без свинины, но с подозрительным вкусом трески. Чтобы привлечь симпатии испанцев на сторону союзников, англичане тоже проявляли изобретательность. Пресс-бюро британского посольства выпускало печатные издания, которые сотрудники во главе с пресс-атташе — молодым Томом Бернсом, распространяли на тротуарах неподалеку от своего дипломатического представительства. Незадолго до этого в Мадриде открылся Британский институт, возглавляемый Уолтером Старки, ирландским католиком, которого еще называли доном Цыганом. Его открытие, как говорили, состоялось с разрешения Бейгбедера, когда тому оставались уже считанные дни на посту министра. В этом культурном центре преподавали английский язык и организовывали лекции, встречи и различные мероприятия, многие из которых были скорее светскими, чем чисто интеллектуальными. Однако под прикрытием этого учреждения работала британская пропагандистская машина, гораздо более изощренная, чем немецкая.

Так прошла зима, полная трудов для меня и тяжелая почти для всех: для стран и для людей. И как-то вдруг, совсем неожиданно, наступила весна. А с ней пришло и новое приглашение от моего отца, на этот раз — на открытие ипподрома «Ла-Сарсуэла».

Когда я была юной ученицей в ателье доньи Мануэлы, мне не раз доводилось слышать об ипподроме, который посещали наши клиентки. Вероятно, мало кого из этих дам действительно интересовали скачки, но они ходили туда, чтобы соперничать между собой — разумеется, не в скорости, а в элегантности. Старый ипподром тогда находился в конце бульвара Ла-Кастельяна, и это было место встречи богатейшей буржуазии, аристократии и даже членов королевской семьи во главе с Альфонсом XIII в королевской ложе. Незадолго до войны началось строительство нового, более современного ипподрома, но из-за разразившихся бурных событий оно было прервано. И вот через два мирных года это сооружение, все еще не законченное, распахивало свои двери на горе Эль-Пардо.

О предстоящем торжественном открытии ипподрома несколько недель кричали газеты, и все передавали эту новость из уст в уста. Отец заехал за мной на машине — ему нравилось водить. По дороге он рассказал мне, как шло строительство ипподрома с его оригинальной волнообразной крышей, и тысячи мадридцев с огромным нетерпением ждали возвращения скачек. Я, в свою очередь, поведала ему о конном клубе Тетуана и о живописном проезде халифа на лошади по площади Испании, когда он каждую пятницу направлялся из своего дворца в мечеть. Мы увлеченно разговаривали всю дорогу, и отец даже не успел упомянуть, что собирается встретиться на скачках с кем-то еще. И лишь когда мы оказались на нашей трибуне, я поняла, что, появившись на этом, казалось бы, невинном мероприятии, поступила весьма неосмотрительно.

На ипподроме собралось столько народу, что яблоку негде было упасть: у касс стояли огромные очереди желающих сделать ставки, а трибуны и зону у ограждений забила галдящая и жаждущая зрелища публика. Привилегированные зрители возвышались над всем этим гвалтом в своих зарезервированных ложах, далекие от царившей на трибунах сутолоки и тесноты: они сидели на стульях, а не на бетонных ступеньках, и их обслуживали официанты в безупречно белых пиджаках.

Когда мы вошли в свою ложу, я почувствовала, что мое сердце словно сжали железные клещи. Мне потребовалось всего две секунды, чтобы осознать, в какую сложную ситуацию я попала: там было лишь несколько испанцев и большая компания англичан — мужчин и женщин, которые, держа в руках бокалы и бинокли, курили, потягивали коктейли и оживленно разговаривали на своем языке в ожидании начала скачек. А чтобы не оставалось никаких сомнений в том, кто находится в этой ложе, к ее перилам прикрепили большой британский флаг.

Мне хотелось провалиться сквозь землю, но, как оказалось, самое ужасное еще впереди. Чтобы в этом убедиться, мне потребовалось сделать лишь несколько шагов и посмотреть налево. В соседней ложе, еще почти пустой, развевались на ветру три флага с белыми кругами на красном фоне и черной свастикой в центре. Это была ложа немцев, отделенная от нашей небольшой перегородкой высотой не более метра. В тот момент там находились лишь два солдата, охранявшие вход, и несколько официантов, готовивших столики: судя по их поспешности, зрители должны были появиться с минуты на минуту.

Прежде чем я успела прийти в себя и придумать, под каким благовидным предлогом могу ретироваться, Гонсало принялся объяснять мне на ухо, кем являются все эти подданные его величества.

— Я забыл тебе сказать, что мы встретимся сегодня с моими старыми друзьями, с которыми я давно не виделся. Это английские инженеры, работающие на шахтах Рио-Тинто, кое-кто приехал из Гибралтара, и, думаю, будут также сотрудники посольства. Все в восторге от открытия ипподрома — ты же знаешь, какие они любители лошадей.

Я этого не знала, и в тот момент нисколько не интересовалась увлечениями этих людей: мне следовало срочно решить более насущную проблему. Я должна была немедленно исчезнуть, чтобы не засветиться в компрометирующем меня обществе. Фраза Хиллгарта, произнесенная в американском представительстве в Танжере, все еще звучала в моих ушах: «Ни в коем случае никаких контактов с англичанами». А тем более — следовало ему добавить — перед самым носом у немцев. Как только друзья моего отца заметили наше присутствие, посыпались сердечные приветствия в адрес old boy [71] Старины ( англ. ). Гонсало и его молодой спутницы. Я отвечала сдержанно и немногословно, стараясь замаскировать свое беспокойство слабой фальшивой улыбкой и одновременно ища пути к отступлению. Пожимая руки незнакомым людям, я лихорадочно соображала, как ускользнуть, не поставив в неловкое положение отца. Сделать это было явно непросто. Слева находилась ложа немцев, с их надменными флагами, а справа расположилась компания толстых мужчин — с массивными золотыми перстнями на пальцах и огромными, похожими на торпеды сигарами во рту — и женщин с обесцвеченными волосами и ярко накрашенными губами, из тех, кому я не взялась бы шить в своем ателье даже платок. Я сразу же отвела от них взгляд: мне не было никакого дела до этих спекулянтов с их вульгарно-роскошными любовницами.