Мария Дуэньяс - Нити судьбы

Мой нетерпеливый вопрос вернул его к реальности.

— Нет. Это исключено. Вы не можете никуда уехать, тем более в Мадрид. Столица сейчас по-прежнему в руках республиканцев: многие там их поддерживают, так что они собираются бороться и настроены на победу.

— Но мне необходимо вернуться туда, — неуверенно настаивала я. — Там моя мама, мой дом.

Комиссар снова заговорил, стараясь сохранять невозмутимость. Мое упрямство начинало его раздражать, хотя он пытался проявлять терпение, сочувствуя моему положению. При других обстоятельствах он скорее всего не стал бы со мной церемониться.

— Послушайте, я не знаю, на чьей вы стороне: за правительство или против него. — Его голос вновь обрел уверенность, и показавшаяся на минуту усталость, копившаяся, должно быть, все эти напряженные дни, опять стала незаметна. — Откровенно говоря, после всего, что довелось увидеть в последние недели, ваши политические взгляды мне абсолютно безразличны — меня это вообще не волнует. Я предпочитаю просто нести свою службу, держась от политики подальше — ею и так, к сожалению, занимается слишком много людей, — однако все, что сейчас происходит, в некотором смысле играет вам на руку: хоть в чем-то повезло, если можно так выразиться. Здесь, в Тетуане, центре восстания, до вас никому нет дела, и никто, кроме меня, не заинтересуется вашими отношениями с законом, которые, уж поверьте, выглядят весьма небезупречными. Настолько небезупречными, что в другие, более спокойные времена этого хватило бы, чтобы надолго упрятать вас за решетку.

Я попыталась возразить, не на шутку встревоженная, но комиссар не дал мне заговорить — поднял руку, прося не прерывать его, и продолжил свою речь:

— Полагаю, в Мадриде расследование большинства уголовных дел, кроме самых значительных, будет приостановлено — сейчас там все сконцентрировано исключительно на политике, и вряд ли кому-то захочется искать в Марокко предполагаемую мошенницу, завладевшую пишущими машинками фирмы «Испано-Оливетти» и драгоценностями своего отца. Несколько недель назад это были довольно серьезные преступления, но сейчас они ничего не значат по сравнению с тем, что надвигается на столицу.

— И что теперь? — растерянно спросила я.

— Прежде всего вам следует оставаться на месте, не предпринимать попыток уехать из Тетуана и постараться не доставлять мне проблем. Моя обязанность — следить за соблюдением порядка во вверенной мне части протектората, и я не думаю, что вы представляете для него угрозу. Однако на всякий случай не хочу терять вас из виду. Так что вы пока останетесь здесь и будете жить тихо и незаметно, не ввязываясь ни в какие истории. Учтите, это не просьба и не совет, а распоряжение — и прошу вас отнестись к нему со всей серьезностью. Это своего рода надзор: я не стану запирать вас в камере или сажать под домашний арест, так что вы будете пользоваться относительной свободой передвижения. Но при этом не должны покидать город без моего предварительного разрешения. Это ясно?

— И сколько это продлится? — спросила я, не ответив на вопрос комиссара. Перспектива остаться в чужом городе — в полном одиночестве и без средств к существованию — казалась мне просто ужасной.

— До тех пор, пока в Испании все не уляжется и не появится какая-то определенность. Тогда я решу, как с вами поступить, а сейчас у меня нет ни времени, ни возможности заниматься вашими делами. В ближайшее время вам следует разобраться только с одной проблемой — погасить долг, оставшийся в гостинице Танжера.

— Но я не в силах заплатить такую сумму, — чуть не плача, попыталась объяснить я.

— Мне это известно: я осмотрел ваши вещи и нашел лишь ворох одежды и несколько бумаг. Однако в настоящий момент вы единственная, кого мы можем привлечь к ответственности, а формально вы виновны не менее Аррибаса. Так что, ввиду его отсутствия, расплачиваться придется вам. И боюсь, я не могу избавить вас от этого, поскольку администрация гостиницы прекрасно осведомлена, что вы находитесь здесь, под моим наблюдением.

— Но он увез с собой все мои деньги, — всхлипнула я.

— Я знаю, но перестаньте же наконец плакать — сделайте одолжение. В своем письме Аррибас сам все объясняет: он не скрывает, что собирается поступить с вами самым бессовестным образом, присвоив все ваши деньги и оставив вас без гроша, бросив на произвол судьбы. Да еще и с ребенком, которого вы в результате потеряли, едва сойдя с автобуса в Тетуане.

Увидев смятение на моем лице, залитом слезами боли, горечи и разочарования, комиссар спросил:

— Вы не помните этого? Я встречал вас на станции. Из жандармерии Танжера нам сообщили, что вы должны объявиться у нас в городе. Насколько мне известно, носильщик из «Континенталя» рассказал администратору, что видел, как вы уходили из гостиницы в большой спешке и выглядели притом как-то странно. Администратор сразу забил тревогу, и вскоре выяснилось, что вы покинули номер, не собираясь больше туда возвращаться. Поскольку долг в гостинице у вас остался внушительный, администратор тут же обратился в полицию; они нашли таксиста, отвезшего вас к автобусу «Ла-Валенсьяна», направлявшемуся в Тетуан. В обычное время я послал бы кого-то из своих людей задержать вас на станции, но сейчас, в эти трудные и неспокойные дни, стараюсь контролировать все лично, поэтому решил сам отправиться на встречу. Едва выйдя из автобуса, вы потеряли сознание, и я доставил вас в эту больницу.

В моей памяти всплыли смутные воспоминания. Удушающая жара в автобусе, который все действительно называли «Ла-Валенсьяна». Крик, шум, живые куры в корзинках, пассажиры с тюками — испанцы и марокканцы, запах пота. Ощущение чего-то липкого в паху. Невероятная слабость при выходе из автобуса в Тетуане, страх, что-то горячее, текущее по ногам, черное и густое, оставшееся после меня на асфальте, и голос человека с наполовину скрытым полями шляпы лицом:

— Сира Кирога? Полиция. Прошу вас следовать за мной.

В этот момент меня охватила неодолимая слабость, в голове помутилось, колени подогнулись. Я потеряла сознание, и сейчас, несколько недель спустя, передо мной вновь было это лицо, принадлежавшее то ли моему палачу, то ли спасителю.

— Сестра Виртудес регулярно сообщала мне о состоянии вашего здоровья. Я уже давно собирался с вами поговорить, но меня не пускали. Сказали, что у вас злокачественная анемия и что-то там еще. Только сегодня мне разрешили наконец с вами пообщаться: как я понял, вы почти выздоровели и в ближайшие дни вас выпишут.

— Но куда я пойду? — Меня охватило неописуемое беспокойство, перешедшее в ужас. Я не в силах была встретиться один на один с незнакомой реальностью. Я никогда ничего не делала без чьей-либо помощи, рядом всегда находился кто-то, на кого я могла опереться: мама, Игнасио, Рамиро. Я чувствовала себя совершенно беспомощной, неспособной в одиночку противостоять жизни и ее трудностям. Я не могла жить без руки, ведущей меня за собой, без чужой головы, принимающей за меня решения. Без близкого человека, которому я бы верила и подчинялась.