Мария Дуэньяс - Нити судьбы

Так продвигались наши дела. Я заказывала Канделарии необходимые вещи, а она, пуская в ход все свое мастерство, раздобывала их всеми правдами и неправдами. Иногда вещи прибывали под покровом сумерек, завернутые в одеяла, и доставляли их какие-то люди с мрачными лицами. В другой раз заказы приходили среди бела дня, на виду у всех. Ко мне являлись маляры и электрики, я получала мебель, рабочие инструменты и пакеты с самым разнообразным содержимым. Все это время я ни на мгновение не переставала играть свою новую роль успешной деловой женщины, демонстрируя непринужденность и шик. Соседи видели, как я отдаю распоряжения и выхожу встречать свои заказы — уверенная в себе, на высоких каблуках, с безупречным макияжем и стрижкой, которую уже привыкла поправлять изысканным небрежным жестом. Все почтительно здоровались со мной, встречая в подъезде или на лестнице. На первом этаже находились шляпная мастерская и табачный магазинчик; на втором, напротив меня, жили пожилая дама в трауре и ее сын — полноватый молодой человек в очках. Этажом выше обитали два семейства с многочисленными детьми, которые везде совали свой нос, пытаясь узнать, кто стал их новой соседкой.

Через несколько дней у нас все было готово: оставалось только открыть ателье и начать работать. Я до сих пор помню свою первую ночь в той квартире, словно это было вчера: я осталась совершенно одна, наедине со своими страхами, и ни на минуту не сомкнула глаз. До наступления глубокой ночи я слышала звуки, доносившиеся из соседних квартир: плач ребенка, бормотание радио, громкий спор матери с сыном — моих соседей по лестничной клетке, шум воды, текущей из крана, — должно быть, кто-то заканчивал мыть посуду после позднего ужина. Когда же ночь полностью вступила в свои права, звуки постепенно затихли и им на смену пришли другие, возможно, рожденные лишь моим воображением: мне казалось, будто мебель как-то странно скрипит, в коридоре раздаются шаги, а со свежеокрашенных стен на меня смотрят какие-то тени. Еще до того как на небе появился первый луч солнца, я поднялась с постели, не в силах больше выносить мучительное беспокойство. Я направилась в зал, открыла ставни и, выйдя на балкон, принялась ждать рассвета. С минарета мечети прозвучал призыв на первую молитву. На улицах еще не было ни души, а вершины горы Горгес, сначала едва различимые в темноте, стали величественно вырисовываться на горизонте с первыми лучами солнца. Постепенно и неторопливо город начал приходить в движение. На улицах появились марокканские служанки в покрывалах. Мужчины шли на работу, а женщины в черных вуалях — по двое, по трое — спешили к утренней службе. Однако я не дождалась того момента, когда дети зашагают в школу, откроются конторы и магазины, служанки пойдут за горячими пончиками, а матери семейств отправятся на рынок выбирать продукты, которые потом марокканские мальчишки понесут им до дома, таща на спине корзинку. Вернувшись с балкона в зал, я уселась на свою новенькую софу, обитую гранатовой тафтой, и стала ждать. Чего? Перемен в моей новой жизни.

Рано утром ко мне пришла Джамиля. Мы обменялись с ней взволнованными улыбками — мы обе стояли на пороге неизведанного будущего. Канделария отпустила Джамилю работать в моем ателье, за что я была ей чрезвычайно благодарна: мы очень сдружились с этой юной марокканкой, и я надеялась найти в ней добрую помощницу, младшую сестру.

— Я возьму себе Фатиму, а ты забирай Джамилю, она хорошая девушка, будет во всем тебе помогать.

Юная марокканка с радостью избавилась от непомерно тяжелого труда в пансионе и горела желанием поскорее взяться за новую работу вместе со своей «сеньоритой».

Однако, кроме Джамили, в ателье никто больше не появился. Ни в первый день, ни во второй, ни в третий. Каждое утро я открывала глаза еще до рассвета и наводила идеальный порядок. Одежда и прическа — безупречны, дом — без единой пылинки; модные журналы с элегантными женщинами, улыбающимися с обложек; инструменты, разложенные в мастерской: все было готово к тому, чтобы начать работу в любой момент. Однако пока никто не изъявлял желания воспользоваться моими услугами.

Иногда с лестницы доносился шум, звук шагов, голоса. И тогда я на цыпочках бежала к двери и с надеждой смотрела в глазок, но каждый раз меня ждало разочарование. Приникнув к круглому отверстию, я видела, как мимо пробегают шумные дети, торопливо проходят женщины и мужчины в шляпах, служанки с корзинками, курьеры-доставщики, консьержка в фартуке, кашляющий почтальон и множество других людей. Но не один из них не направлялся в мое ателье, чтобы сделать заказ.

Я стала размышлять, как быть дальше: обратиться к Канделарии или продолжать терпеливо ждать? Я сомневалась один день, два, три, а потом почти сбилась со счета. И наконец решение было принято: нужно сходить к Канделарии и попросить ее сделать все возможное, чтобы наши потенциальные клиентки узнали, что ателье открылось и ждет их. Я понимала: если ей не удастся добиться этого и все останется по-прежнему, то наше совместное дело обречено на гибель в самом зачатке. Однако я не успела обратиться к контрабандистке за помощью, потому что именно в то утро в ателье наконец объявилась клиентка.

— Guten Morgen [4] Доброе утро ( нем. ). . Мое имя фрау Хайнц, я недавно в Тетуане, и мне нужны некоторые вещи.

Я встретила ее в новом свинцово-синем костюме, который сшила себе за несколько дней до этого. Узкая облегающая юбка-карандаш, приталенный жакет, надетый без рубашки: верхняя пуговица находилась точно на той линии, ниже которой декольте приобрело бы излишнюю откровенность. Несмотря на некоторую смелость, мой костюм выглядел очень элегантно. В качестве аксессуара мою шею украшала длинная серебряная цепочка со старинными ножницами из того же металла: они уже не годились для работы, но, наткнувшись на них в антикварной лавке, где искала лампу, я решила, что они неплохо подойдут для моего нового имиджа.

Моя первая клиентка едва удостоила меня взглядом, представляясь, зато с большим интересом осмотрела само ателье — очевидно, желая убедиться, соответствует ли оно ее уровню. Я нисколько не стушевалась перед ней: чтобы вести себя как подобает, достаточно было представить себя доньей Мануэлой. Мы расположились на креслах в зале: она уселась очень уверенно, несколько по-мужски, а я — положив ногу на ногу и приняв позу, много раз отрепетированную перед зеркалом. На ломаном испанском немка объяснила мне, что ей нужно. Два костюма с жакетом, два вечерних платья. И костюм для игры в теннис.

— Все будет сделано, — заверила я.

Я абсолютно не представляла, как должен выглядеть подобный костюм, но не призналась бы в своем невежестве даже под угрозой расстрела. Мы полистали журналы и посмотрели различные фасоны. Для вечерних платьев она выбрала модели величайших кутюрье тех лет — Марселя Роша и Нины Риччи — среди всего великолепия, представленного на страницах французского журнала, где были собраны новинки высокой моды сезона осень-зима 1936 года. Образцы для повседневных костюмов немка нашла в американском «Харперс базар»: две модели Гарри Анджело, чье имя до этого момента мне было незнакомо, о чем я, впрочем, предпочла благоразумно умолчать. Немка пришла в восторг от обилия модных журналов, имевшихся в моем распоряжении, и, с трудом подбирая испанские слова, попыталась выяснить, где мне удалось их достать. Я сделала вид, будто не понимаю, о чем она спрашивает: узнай она, как ко мне попали эти журналы и что для этого пришлось предпринять моей компаньонке контрабандистке, и моя первая клиентка с негодованием покинула бы это ателье, а я никогда ее больше не увидела. Затем мы перешли к выбору тканей. Я представила ей образцы, приобретенные в различных магазинах, комментируя цвет и качество каждого.