Мария Дуэньяс - Нити судьбы

— Все это я знаю, дорогой Феликс, — улыбнулась я. — Я, конечно, простая модистка, но выросла не в пещерах. Расскажи мне что-нибудь поинтереснее, пожалуйста.

— Конечно, прелесть моя, как скажешь; я просто хотел изложить все по порядку, чтобы не упустить какую-нибудь деталь. Что ж, а теперь давай поговорим серьезно.

Так, на протяжении нескольких ночей, он рассказывал мне о наиболее выдающихся персонажах, приглашенных на прием, и я постепенно запоминала их имена, должности и чины, а во многих случаях и лица благодаря газетам, журналам, фотографиям и ежегодникам, которые Феликс мне приносил. Таким образом я узнала, где они жили, что делали и какое положение занимали в местном обществе. На самом деле все это не слишком меня интересовало, но Маркус Логан рассчитывал на мою помощь, и я должна была заранее подготовиться.

— Поскольку твой спутник — англичанин, полагаю, вы будете вращаться в основном среди иностранцев, — сказал Феликс. — Помимо местных, думаю, прибудут также и другие, из Танжера: Куньядисимо не собирается почтить их своим визитом, так что, как говорится, если гора не идет к Магомету…

Это меня несколько успокоило: среди незнакомых иностранцев я чувствовала бы себя намного увереннее, чем рядом с теми людьми, которых каждый день могла встречать на улицах Тетуана. Феликс также просветил меня, как будет проходить прием, шаг за шагом. Я слушала его, запоминая детали, и одновременно шила — с такой скоростью, с какой мне еще никогда не приходилось работать.

И вот великий день наступил. Все утро Джамиля выносила из ателье последние готовые платья, а к полудню, когда все заказы были доставлены, наконец наступило затишье. Дамы, приглашенные на прием, в это время, должно быть, уже заканчивали обед, отдыхали в спальнях с закрытыми ставнями или дожидались своей очереди в салоне-парикмахерской «Хусто и Мигель». Я могла им только завидовать, не успевая даже перекусить, ведь во время сиесты мне предстояло сшить себе вечерний костюм. Когда я взялась за работу, было без четверти три. Прием начинался в восемь, а Маркус Логан сообщил мне запиской, что заедет за мной в семь тридцать. Так что в моем распоряжении оставалось меньше пяти часов, и за это время предстояло сделать невероятно много.

Закончив глажку, я посмотрела на часы — двадцать минут седьмого. Платье было уже готово, и оставалось лишь привести себя в порядок.

Я погрузилась в ванну, стараясь ни о чем не думать. Волнения ждали меня впереди, а пока мне требовался отдых, который могли дать теплая вода и мыльная пена. Я почувствовала, как тело начинает расслабляться, онемевшие от шитья пальцы обретают подвижность, а затекшая шея перестает ныть. Меня одолевала дремота, и весь мир вокруг словно растворился в эмалированной ванне. Я давно уже не испытывала такого блаженного спокойствия, но мне не пришлось наслаждаться им долго, поскольку дверь в ванную комнату внезапно распахнулась.

— И о чем ты только думаешь, детка? — суматошно закричала Канделария. — Уже больше шести тридцати, а ты преспокойно разлеглась в ванне! Давай поторапливайся, а то не успеешь! Когда ты собираешься наводить марафет?

Контрабандистка привела с собой свою куму Ремедиос, парикмахершу, и соседку Анхелиту, умевшую делать маникюр. Незадолго до этого я отправила Джамилю на улицу Ла-Лунета купить мне шпильки для волос, и она, встретив по дороге Канделарию, рассказала ей, что я весь день работала как заведенная, не имея ни минуты свободного времени, чтобы подготовиться к выходу.

— Шевелись, детка, вылезай скорее из ванны, дел у нас по горло, а времени в обрез.

Я подчинилась, ибо противостоять этому натиску было решительно невозможно. И конечно, в душе радовалась столь своевременно подоспевшей помощи: оставалось всего сорок минут до появления журналиста, а я, по выражению Канделарии, выглядела словно взъерошенная метелка. Едва я завернулась в полотенце, как вокруг меня закипела бурная деятельность.

Соседка Анхелита взялась за мои руки, натирая их оливковым маслом для устранения шершавости, и подпиливая ногти. Кума Ремедиос тем временем занялась волосами. Из-за нехватки времени я вымыла голову еще утром, и теперь оставалось лишь сделать красивую прическу. Канделария ассистировала обеим, подавая щипцы и ножницы, бигуди и кусочки ваты. Одновременно с этим она без умолку говорила, рассказывая нам, что услышала о Серрано Суньере в последнее время. Он приехал в Тетуан два дня назад и, вместе с Бейгбедером, уже побывал повсюду — от Алькасаркивира до Чауэна и Дар-Риффиена, а также нанес визит всем важным персонам Северной Африки, в том числе халифу и великому визирю. Я не виделась с Розалиндой с прошлой недели, однако новости передавались из уст в уста.

— Рассказывают, что вчера у них был мавританский обед в Кетаме. И говорят, у Куньядисимо глаза на лоб полезли, когда он увидел, что все ели руками, — он не знал, как донести кускус до рта, не уронив при этом половину…

— …а верховный комиссар остался всем доволен, излучал гостеприимство и курил одну сигару за другой, — раздался от двери голос. Разумеется, это был Феликс.

— Что ты здесь делаешь в такое время? — удивилась я. Вечерняя прогулка с матерью была священным ритуалом, и странно, что они нарушили его в тот день, когда буквально весь город высыпал на улицу. Он указал большим пальцем на рот, и по этому выразительному жесту я поняла, что донья Эльвира благополучно напилась раньше обычного.

— Поскольку сегодня вечером ты собираешься предпочесть мне иностранного журналиста, я решил не пропустить хотя бы приготовления. Могу я вам чем-нибудь помочь, дамы?

— Случайно, не вы так здорово рисуете? — спросила Канделария. Она прекрасно знала, кто он такой, и ему тоже все было о ней известно, однако им прежде не доводилось общаться друг с другом.

— Тот самый, почти Мурильо.

— Тогда попробуйте-ка подкрасить нашей красавице глазки, — протянула она ему неизвестно откуда взявшийся набор косметики.

Феликса, ни разу в жизни не делавшего макияж, ничуть не смутило подобное предложение. Напротив: он воспринял его с огромным энтузиазмом и, посмотрев фотографии в нескольких журналах «Вэнити фэйр», взялся за работу, словно мое лицо было холстом, на котором он собрался писать картину.

В семь пятнадцать я все еще сидела в полотенце, вытянув руки, а Канделария и Анхелита изо всех сил дули на мои пальцы, чтобы высушить лак на ногтях. В семь двадцать Феликс закончил макияж. В семь двадцать пять Ремедиос воткнула мне в волосы последнюю шпильку, и буквально через несколько секунд Джамиля вихрем примчалась с балкона и сообщила, что журналист появился на углу улицы.

— Не хватает всего нескольких деталей, — объявила в этот момент моя компаньонка.