Анатолий Луцков - Однажды в Африке…

Комлев неукоснительно выходил на мостик во время подхода к пристаням, въедливо, шпионским взглядом присматриваясь к особенностям каждого причала, кое-что даже записывал, а больше запоминал. Пристаней было не так уж много: три на правом берегу и две на левом. Во время рейса вниз по реке много пассажиров выходило на каждой из них. Между пристанями за некоторыми пассажирами подплывали на лодках их друзья и родственники, и тогда на ходу происходила небезопасная высадка. Ход, правда, сбавлялся до малого. Выходили в основном те, кто возвращался из Лилонгве с товаром. Комлев уже знал, что когда они пойдут обратным рейсом, на каждой пристани будут садиться те, кому надо в столицу, ибо другого прямого пути туда не было. Будет немало и таких, которые отправятся вверх по реке в своих лодках, незаконно превратив пароход в буксирный. Впрочем, пассажирский помощник капитана, кажется, брал с таких небольшую плату.

Пару раз после подхода к первой пристани капитан поручал Комлеву подводить судно к причалу и нашел, что «этот русский» свое дело знает неплохо. И вот они миновали последнюю речную пристань Мдамбо и здесь река уже впадала в озеро Кигве. А рейс по озеру на мостике считали почти что отдыхом. Рулевые, стоя за штурвалом, сбрасывали с себя напряжение, как сбрасывает носильщик с плеч тяжелый груз перед началом долгого привала. Снималась медная крышка-колпак со старого морского компаса на высокой тумбе, Форбс купил его давным-давно в каком-то порту на списанном старом корабле и привез в кузове грузовика с морского побережья вместе с запасным якорем системы Холла и разной судовой всячиной.

Миновав Мдамбо, «Лоала» ложилась на проверенный годами курс и, пройдя с заранее замеренной и неизменной скоростью пять часов, причем, иногда делалась поправка на встречный или боковой ветер, ложилась на новый курс и шла по нему, пока не были хорошо видны берега и первый озерный порт Мабонго. А ко второму и последнему порту на озере она уже шла вдоль берега, не теряя его из вида. Расписание капитан Форбс составил так, что в этот последний порт прибывали вечером, ночевали у причала и утром пароход выходил в обратный рейс.

Когда перед «Лоалой» раскинулась кажущаяся здесь безбрежной гладь озера и первые его волны начали слегка обдавать брызгами нос парохода, капитан устраивал себе отдых. И на этот раз он обратился к помощникам с короткой речью, хотя большой надобности в этом не было, так как и без его слов они знали, что им надлежит делать.

— Мистер Нкими заступает на вахту сейчас, и его сменяет мистер Оливейра. Вы будете менять друг друга до последней пристани Кифуко. В момент поворота на новый курс вызвать меня на мостик.

Последняя фраза была излишней, так как капитан следил за временем из своей каюты и на мостик всегда выходил сам.

Нкими и Оливейра сказали почти в унисон «да, сэр», не задавая никаких вопросов. Капитан давал им возможность спать большую часть ночи, пока они шли по реке, здесь же им придется менять друг друга на мостике каждые четыре часа. Все было достаточно справедливо. Капитан предложил Комлеву побыть на мостике и ознакомиться с движением по озеру, а через полчаса спуститься к нему в каюту.

Комлев огляделся, стоя на мостике. Теперь все здесь во многом напоминало морское плавание. Обманчивая безграничность озерного простора объяснялась тем, что это была самая широкая часть Кигве. Были удары небольших, но все же волн о форштевень парохода, крики чаек за кормой и кое-где косой рыбачий парус вдали. За штурвалом стоял Мбизи, самый пожилой из всех троих рулевых. Комлев, как того требовал судовой этикет, попросил разрешения у вахтенного помощника Бена Нкими постоять на руле, объяснив это следующим соображением:

— Со времен службы в военном флоте ни разу не вел судно по компасу.

Нкими был польщен и блеснул зубами в благожелательной улыбке.

— Штурвал в вашем распоряжении, мистер Комлев.

И сказал на лулими рулевому:

— Можешь сходить кое-куда, Мсизи. Белому господину хочется вспомнить свою прежнюю работу.

Было немного непривычно крутить несуразно большой штурвал, но «Луала» слушалась руля, не капризничая, и шла по курсу с успокаивающей неуклонностью. Ветер был слабый и дул в правую скулу, а жара на большой воде почти не ощущалась.

Прошло полчаса, Комлев передал штурвал Мсизи и пошел к капитану.

Окна в капитанской каюте были раскрыты, поскольку мух на озере не наблюдалось, на реке же иногда даже залетала муха цеце и, конечно, комары после захода солнца. Был слышен плеск разбивающихся волн на носу.

На столе у капитана стояли бутылка, стаканы с толстым дном, сообщавшим им остойчивость, и лед в вазе. Еще был тонко нарезанный лимон.

Капитан сразу затронул тему озерной навигации.

— Почему, вы думаете, я выбрал этот курс, 52 градуса, когда мы выходим в озеро? Ведь я пользуюсь им — страшно подумать! — уже почти полвека!

Он сделал основательный глоток из стакана, и ледышки в нем нежно звякнули, когда он поставил его на стол.

— А справа от этого курса, на юге, находится целый, провались он в преисподнюю, архипелаг из небольших каменистых островов. Некоторые — это просто скалы, загаженные чайками. А много подводных скал таится еще за милю до подхода к островам. Тщательными промерами здесь никто не занимался, поэтому лучше придерживаться старой английской поговорки, и вы ее, мистер Комлев, наверняка знаете: «One never can be too careful».

«Не бойся быть слишком осторожным», — так перевел ее Комлев, хотя точный перевод ее, кажется, был невозможен.

— Корпус «Лоалы» от старости стал похож на яичную скорлупу. Что происходит с яйцом при столкновении с твердым предметом, понятно всем. Но этот пароход проплавает еще не один год, если его не ударить о подводный камень или не посадить на каменистую мель.

Капитану, видимо, хотелось поговорить. Комлев заметил, что он ни разу не закурил свою любимую сигару, но спрашивать об этом счел излишним.

— Во время войны я два года служил на легком крейсере «Ариадна», у них тогда у всех были эти женские греческие имена из мифологии. Главный калибр, а это, как понимаете, носовая и кормовая башни, шесть дюймов, стальная же обшивка на корпусе такая, что, как говорили знатоки, ее могла пробить винтовочная пуля при попадании под прямым углом. У меня с тех пор появилось и до сих пор не проходит болезненное ощущение сплошной уязвимости. Неумная конструкция. Тяжелые башни на палубе и проницаемые даже для пуль борта. Нас тогда выручала дымовая завеса. Противно было глотать вонючий мазутный дым, но пока мы были невидимы, мы были целы, и наш крейсер высовывался из дыма, чтобы дать залп и снова скрыться. Но штурман на мостике вел корабль в это время почти вслепую. Когда мы прорывались с конвоем транспортов к Мальте, произошел такой случай. Мы вышли из полосы дымовой завесы после долгого пребывания в ней и увидели, что совсем близко лагом к нам шел итальянский линкор во всей своей боевой красе и мощи. Потом уже говорили, что это был их флагман «Леньяно» с самим адмиралом Ночентини на мостике. Его девятидюймовые орудия разнесли бы нас в клочья за считанные минуты. Но с нами были эсминцы, и итальянцы сквозь дым завесы приняли «Ариадну» за один из них. А получить с близкого расстояния торпедный залп никому не хочется. И вот у нас рулевому была команда взять круто вправо, чтобы опять нырнуть в завесу, а на линкоре, видимо, скомандовали «лево на борт», чтобы подставить нам одну корму на случай торпедной атаки. А дать по нам залп из кормовой башни прямой наводкой они не успели. Слишком сложная там техника. Это только с дулом заряжающейся пушкой никаких проблем.