Анатолий Луцков - Однажды в Африке…

Комлев заерзал на диване, понимая, что теперь он уже не заснет. В переднее окно были видны очень знакомые уже берега Мфолонго, они разворачивались перед ним с неспешной и наглядной картинностью, будто кинофильм из телепередачи «Реки Африки». Оливейра сегодня на мостике поглядывал временами на Комлева с затаенным любопытством. Ведь он же Дон Жуан, это его настоящее имя. Дон — от предков-конкистадоров. И этому Дону Жуану Оливейре, естественно, не терпелось знать, кто была та красивая африканка, которая сегодня встречала Комлева на причале. И в каких отношениях он с ней находится.

А этим утром Комлев был усталым, небритым и вообще каким-то помятым внешне и внутренне, пережившим за последние пару дней больше, чем за всю предыдущую жизнь. Нанди же держалась в каюте с какой-то поощрительной выжидательностью, и Комлеву тут же вспомнилась соблазнительная мерзавка Нолина, чуть не подставившая его под пулю. Вот из нее-то прямо хлестала торопливая жадность к плотским утехам, когда они, случалось, оставались одни. А с Нанди сегодня он почему-то не находил нужных слов, они говорили, как ему казалось, о незначительном, перебрасываясь удручающе общими фразами и уже пару раз заговаривали о Мфумо. Они оба давно не имели о нем никаких известий и теперь в разговоре возвращались к его имени, как возвращаются к углу с названием знакомой улицы в чужом городе, боясь в нем заблудиться. Комлев подвел ее к окну, и из него было видно, как на носовой части палубы росла груда тюков, коробок и узлов, которые прибывающие пассажиры не спешили относить в свои каюты внизу и оставляли пока просто на палубе. Казалось, для них главным было оказаться на борту старого парохода, а потом он уж их доставит в такое место, где им не будет угрожать никто и ничто. Наивная, детская вера в сказку со счастливым концом.

Нанди была сегодня одета в лилового цвета тенниску и темные брючки по щиколотку. Видимо, было такое время, чтобы одеваться неброско и не обращать на себя лишнего внимания. Комлев нечаянно задел рукой ее голый локоть, она вдруг оказалась в такой близости от него, что не приобнять ее было просто непростительно и даже, возможно, неучтиво. Объятие состоялось, но было досадно непродолжительным, так как вскоре за дверью послышался чей-то явно военный голос:

— Капитана хочет видеть майор Мботело. Он ждет возле причала.

Комлев, несколько взбудораженный близостью Нанди, не сразу даже сообразил, что именно ему теперь надлежит выполнять функции капитана, так как Муго никто не видел на судне с раннего утра, и, скорее всего, никто его уже здесь и не увидит. Поэтому он, скрывая плохо закамуфлированную торопливость, осторожно отделил Нанди от себя и, кляня в душе неведомого ему майора, взялся за дверную ручку. При этом он торопливо сказал Нанди:

— Я быстро вернусь. Нам еще нужно поговорить.

О чем он собирался с ней говорить, Комлев пока и сам не знал. «А не предложить ли ей отправиться в рейс со мной?» — мелькнула у него шальная мысль, но он ее поймал на лету, как иногда ловят в воздухе моль. Глупости все это. Если бы даже она и согласилась, то неизвестно еще, что ждет их во время рейса, а взвод солдат на борту не такая уж сила, чтобы можно было после вахты спать спокойно.

Майор ждал его в военной машине, стоявшей рядом с причалом, в ней был его водитель и трое солдат. Он только и сказал, что на некоторых пристанях на пароход, возможно, будут пытаться сесть солдаты, и у всех должны тщательно проверяться документы. Сейчас по стране бродят вооруженные банды, и надо проявлять бдительность.

Комлев поспешно вернулся в свою каюту, но ему было ясно, что его уединению с Нанди пришел конец, так как принадлежать самому себе он никак теперь не может. С ним, например, уже хотел срочно поговорить механик Шастри.

Нанди написала на обороте накладной с бункерной базы на уголь, за неимением другой бумаги, свой адрес и даже успела начертить план той части района, где она жила, выражая этим надежду, что Комлев им постарается воспользоваться. А Комлев, прощаясь с ней, вспомнил, что говорил ему довольно упитанный майор в темных очках.

— Не советую пароходу подходить к пристаням у левого берега Мфолонго. Есть сведения, что он почти весь под контролем мятежников. В общем, желаю успешного плавания.

Он сказал это без всякой уверенности в голосе, так как, видимо, был реалистом и ложных надежд подавать не собирался.

Шли первые сутки рейса. Рулевые были загадочно и даже как-то торжественно молчаливы, второй помощник Нкими был немного суетлив и заметно прятал глаза, а Комлева он уже успел пару раз назвать капитаном. По сути дела, он и был в этом рейсе таковым, но это наименование воспринималось им как-то двусмысленно. «Мое капитанство слишком долгим быть почему-то не может, — подумал он с едкой горечью. — У меня есть уже некоторый опыт по этой части».

А внешне пока все выглядело благополучно. «Лоала» невозмутимо вспенивала колесами воду цвета спитого чая, а леса по берегам уже хорошо знакомой Комлеву реки в своем несменяемом, порой вызывающе зрелищном зеленом наряде как бы стремились убедить его в незыблемости, даже вечности всего сущего, но спокойствия от этого почему-то не прибавлялось. Только что прошли одну из рыбачьих деревушек на левом берегу. Комлев медленно повел биноклем по ряду свайных хижин, похожих на большие курятники. Они, как и прежде, стояли под лохматыми крышами из сухой серой травы на сваях из кривоватых древесных стволов, словно редкая толпа детей на рахитичных ножках, зашедших по щиколотку в воду. И полное безлюдье вокруг. Никто из рыбаков не возился у своих челноков, и сети не сушились на шестах. Какая-то зловещая тишина повисла над левым берегом.

Зато у правого берега час спустя была заметна деловитая возня. С мелководья на пологий берег тащили при помощи сердито фыркающего мотором старого грузовичка темно-серую тушу бегемота, опутанную тросом. Бегемот был, возможно, убит во время стрельбы с того или с этого берега, либо он стал добычей прибрежных жителей, которым теперь не были страшны егеря с их штрафами. Ньоси, стоявший в это время за штурвалом, хмуро отвернулся. Его деревня была дальше по течению, и мясо бегемота в ней всегда считалось запретным.

Только на следующий день их наконец обстреляли с левого берега, и две пули попали в ограждение мостика. Солдаты, которые все время сидели на баке за фальшбортом и дремали, скупо повели ответный огонь и вскоре его прекратили. Видимо, им велели беречь патроны на случай серьезного дела. Комлев счел это разумным. Действительно, что толку зря палить по этой «зеленке» на берегу? Слово это из постсоветского военного жаргона уже успело прижиться в российских газетах, когда Комлев не думал еще ни о какой Африке. Она, эта Африка, была, как известно, далеко, зато Чечня неожиданно оказалась в явно пугающей близости.