Анна Немзер - Раунд. Оптический роман

– Как вы об этом узнавали?

– Жена – через фейсбук. Каждый раз – «он снова здесь». И в слезы. Часто стал ездить. У него тут друг появился… Он, конечно, приезжал лекции читать, формально. Со Сколково начал сотрудничать. Но на самом деле он из-за этого Димы сюда таскался.

– Это были романтические отношения?

– Да.

– Кто знал об этом из вашего окружения?

– Это хороший вопрос. Мало кто. Почти никто. Коллеги мои знали, что с дочерью у меня далекие отношения. Когда спрашивали, когда совсем уж доставали, я говорил, что она тяжело больна. И что навестить ее я не могу – санкции. Кто-то там из АП мне пытался помочь… говорили: давай что-то предпримем, надо попросить о смягчении санкций, у тебя особая ситуация, у дочери онкология, ты должен слетать, хотя бы проститься… Я: нет и нет. Не нужно. Меня старались не трогать. Но тут он как повадился приезжать. И я перестал понимать, как это скрывать. Вроде мы и не встречаемся, но как на мине.

– Чем это вам грозило?

– Давайте паузу.

Камера идет.

– Вы спрашивали, как мы обеспечивали свою безопасность? Так вот я вам скажу: это была круговая порука. Мы с этими семьями были связаны финансовыми обязательствами, но не только. Они знали про нашу схему, но и мы про них кое-что знали. Сами понимаете. И если кто-то в процессе соскакивал – а такое бывало нечасто, – мы говорили: это ваше дело, но, если что-то станет известно, мы тоже молчать не будем. Мы сдадим не только вас, но и всю семью. Вы его покрывали – больше так не выйдет. Это работало. Это давало гарантии.

– У вас были прецеденты, когда вы кого-то выдавали? Или все ограничивалось угрозами?

– Были.

– Почему вы вспомнили Сашу в этой связи?

– Саши уже никакой не было, не надо ее так называть. Он стал часто приезжать. А жена моя стала сходить с ума натурально. Пила какие-то таблетки, ходила на йогу, а крыша отъезжала планомерно. Рыдала все время, перестала спать, руки дергались, ужас. А я тут не поддержка, я бы сам рад с ума сойти, только чтоб уж окончательно. Но нет, в разуме, как назло. В ЦКБ я ее клал регулярно…

– Это что такое?

– Кремлевская клиника. В ведомственные санатории. Но ничего не помогало. И тут она пошла к какому-то, значит, психоаналитику. Вот его нам в жизни только и не хватало. Четыре раза в неделю, большие деньги, но я даже рад тогда был – хоть куда-то четыре раза в неделю выходит. Я ж не знал, чем это кончится. А надо было головой подумать и понять, что из этого может выйти. А вышло очень понятно – приходит в какой-то момент, говорит: Сергей, нам надо поговорить. Я, говорит, долго это все обсуждала со своим аналитиком. Он говорит, что нам надо его принять, увидеть в нем своего ребенка, что должно быть какое-то закрытие, что мы хороним живого человека. Я говорю: пожалуйста, это без меня. Иди куда хочешь, встречайся с кем хочешь. Она говорит: я знала, что ты так скажешь. И обсудила это со своим аналитиком. И, конечно, ты можешь от всего этого открещиваться, но ты… – ну, короче, дальше она рыдала, говорила, что я ее убиваю. Что единственный наш шанс – ну, все в таком духе. Я сказал… Короче, я отказался. И они встретились сами где-то в кафе. Вернулась она такая вся на нервах, но веселая такая, бодрая. Приняла, значит, своего ребенка. Я не стал слушать ничего. Он уехал. Она все продолжала мне проедать плешь: вот он снова приедет, ты должен. Я то отбрехивался, то жестко пресекал, но она не унималась никак. И вот в какой-то раз – следовало ожидать – он приехал, а она его привела домой. Я возвращаюсь с работы, а они сидят. Это Саша. Он сидит на кухне у меня. Он у нас останавливается на этот раз. В своей комнате. Где были желтенькие обои такие, с корабликами, а потом она их закрасила – одну стену красным, другую синим. Там стоит уже его чемоданчик такой небольшой, который в ручную кладь с собой берут в самолет. В ванной – щетка в стакане, третья. Кроссовки в коридоре. И он сидит и ест омлет. И вино они открыли. Я на него смотрю – мука. Прическа та же: челка и стриженый затылок. Мимика вся та же. Голос чужого мужика. И вообще чужой мужик. Что я должен чувствовать?

– Сколько раз Саша у вас останавливался?

– Изрядно с тех пор. Я говорю, он зачастил в Москву.

– Как строились ваши отношения?

– Не было у нас никаких отношений. Он приезжал на постой. Жена тоже быстро сдалась. Но с чего им было наладить контакт? Его и не было никогда, даже до. С чего уж теперь-то? А он все приезжал. И уже как-то без особых сомнений – буду тогда-то. Квартира большая. Иной раз могли и не увидеться. Приезжал-то он на короткие сроки. Мы как-то смирились. Он останавливаться-то останавливался, но мог по две-три ночи дома не ночевать, где-то с друзьями он был, с Димой этим… Мы не спрашивали. Я много работал. Самое было горячее время. Мы переправили уже несколько партий…

– Сколько человек входило в такую партию?

– По-разному. От четырех до шестнадцати. Мне было чем заняться и о чем подумать. Он меня ни о чем не спрашивал никогда. Но дальше случилось кино. Он… ну попросту говоря, подслушал… Я не знал, что он дома. Сейчас, по порядку. Он приехал, остановился у нас и пропал, как всегда, на несколько ночей. А все наши рабочие переговоры шли у меня дома. При отключенных телефонах и так далее. Другого места не было. И вот мы собрались – Тимур, я – больше даже, кажется, никого не было. У нас возникли проблемы. Одна из семей вдруг стала артачиться. Там шли переговоры, вроде они так были заинтересованы, только из-за денег мы торговались. И тут вдруг ни с того ни с сего они говорят: нет, мы передумали. Нам ваша деятельность кажется подозрительной. И так сначала все тихо и даже с их стороны неуверенно: мол, мы боимся, где наши гарантии… А потом вдруг – там братья такие были… конкретные такие жесткие ребята, они убедили отца, что мы их кинем, – и совсем другой разговор вдруг пошел. Мы, мол, коррупционеры, они считают нужным о нашей деятельности сообщить куда следует.

– Они знали про ваши семейные обстоятельства?

– Не знаю. Напрямую не говорили. Но, вероятно… Не знаю, честно говорю. Но что это ставило меня под удар – потенциально, – так это без вопросов. Как на мине, говорю.

– Что было дальше?

– Ну что… Парень их сидит в подвале избитый, еще пять парней других уже в Магасе, ждут отправки, – и тут у нас такая подстава. Мы вернулись в Москву и из аэропорта поехали сразу ко мне – решать, как будем действовать. И тут – ну, как это бывает? Ну, рассудка лишился, других слов нет. Я забыл, что он должен был приехать. А что жены не будет – это я точно знал, потому что она улетела как раз в Вену. Мы пришли, сели, стали обсуждать. И он все это подслушал. Все. От и до.

– Что именно он услышал?

– Трудно так сказать. В тот момент мы обсуждали конкретно, что делать с этой семьей. И вариант у нас был один: сдать этого парня и всю эту семью. Сколько они его покрывали? Месяца два. Мы висели на волоске. Какие у нас были варианты? Никаких. Мы уже несколько раз так делали. Думали, можно ли тут иначе – но не выходило, не придумывалось.