Анна Немзер - Раунд. Оптический роман

Говоря в целом, он услышал все. Он все услышал. Он просто все подслушал. Он спал в гостиной на диване и проснулся в какой-то момент. А мы сидели на кухне. А кухня-то у нас вместе с гостиной. Диван стоял перед плазмой, спинкой к кухне… Я его не увидел. Ну и вот. Мы выпили крепко, бутылку виски точно выпили. Но до этого я был трезвый. Я же трезвый был. Но не вспомнил, что он опять у нас. Мы встали через пару часов, договорились, что Тимур на следующий день снова летит в Грозный. Я его проводил. Вернулся на кухню, открыл новую, налил себе. И тут он поднимается из-за дивана. Как в кино каком-то, я говорю. Говорит: «Отец, я правильно понял, чем ты занимаешься?» И вот тут я заорал: «Какой я тебе отец, на хуй?!» И он сказал: «Действительно». Дальше он мне говорит: «Ты мне не отец, я тебе не сын, хорошо, это как скажешь. Я и не претендую. Но я требую, – требую! Он мне говорит, что он требует! – чтобы вы это прекратили. Деньги берите, спасайте избирательно, что хотите творите, это мне все равно. Но прекратите сдавать людей». Даже не так – он мне говорит, вот как вы сейчас: «Это первый случай? Были уже такие?» Я сказал: «Ты меня судить тут собрался?» И он мне отвечает: «Судят за такие дела в других местах».

– Что было дальше?

– Ударил я его. Он что-то там еще договаривал: мол, судят в других местах, и вот этого тебе надо избежать. Но я уже не слушал. Напряжение-то у меня какое было. Он длиннее меня был на полголовы. Она давно стала меня выше. Но он тощий был… Ударил. Избил. Рыдал потом впервые за долгие годы. Он ушел, но вещи оставил. И вскорости просто переехал в Москву.

– С чем это было связано?

– Давайте паузу.

Камера идет.

– У него посадили друга. Этого самого Диму. Я не вникал: там была какая-то драка, какая-то поножовщина. Я и раньше жил в тоске, а тут было ощущение, что я в ночном кошмаре – каждую минуту новый ужас валится на меня. Он переехал в Москву, стал его спасать, нанимал адвокатов, вылезал вон из кожи. Поселился он у нас.

– Ваши отношения… после этого инцидента с избиением… как это было возможно, чтобы он у вас поселился?

– У него деньги вышли довольно быстро. А те, что были, он все грохнул на адвокатов. Он же уехал со своего контракта, на Запад перестал ездить. Конечно, он устроился здесь преподавать, но как-то так, знаете… Не те были деньги, чтобы снимать квартиру. Или не в этом было дело… Он поселился у нас. Мы старались не сталкиваться. Я задал ему как-то раз этот вопрос. Он улыбнулся и сказал: «Я здесь прописан». Кто прописан-то? Но он поменял документы, действительно был у нас прописан.

– Что было дальше с вашей рабочей деятельностью? Вы ее продолжали?

– Нет. Мы прекратили ее ровно после этого эпизода. С этой семьей, которая заартачилась. Мы просто поняли, что риски слишком велики. Нам уже пришлось несколько раз так сделать, и от раза к разу риск возрастал. Мы просто ушли с этой темой из региона.

– С вами разговаривал кто-то из администрации президента? Из вышестоящего начальства?

– Нет. Мы сами просто провели аккуратный разговор. Мы объяснили, что схема перестает быть рабочей: рисков много, результата мало.

– Кому вы объяснили?

– Полпреду в Северо-Кавказском федеральном округе. И вопрос был снят.

– Чем вы дальше занимались?

– Дальше – уже исключительно бизнесом.

– Политическую деятельность вы полностью прервали?

– Ну бывших, вы же понимаете, не бывает… Были какие-то отдельные вопросы… Формально оставался при должности, но уже, скорее, выступал консультантом.

– Во время митинга 14 июня вы что делали?

– Вы про который – про первый или второй?

– Про второй. Про трагедию.

– Во время митинга был на работе. До митинга – консультировал. Но там ситуация вышла из-под нашего контроля. У нас был нормальный план придуман, но кто ж знал, что все так обернется.

– Какой именно план?

– Стандартный, по митингам. Я говорю вам: никто не ждал того, что случилось. Мы думали, выйдет как обычно… Ну, сколько там выходило… ОМОН был проинструктирован, как обычно. Я присутствовал только потому, что это была моя тема. Антикоррупционные митинги и другие – тут меня никогда не звали. А тут нужна была моя экспертиза. Но она оказалась неверной.

– Почему так вышло?

– Мы не ожидали противохода со своей же стороны.

– Что вы имеете в виду?

– Мы не рассчитывали… вернее, мы просили не подключаться никого, мы заранее оговорили, что справимся своими силами. Так бы и было, если бы не непредвиденные обстоятельства.

– Что вы называете непредвиденными обстоятельствами?

– Выход дружинников. Мы боялись этого расклада и заранее убеждали этого не делать. Но в какой-то момент контакт был потерян.

– Что произошло?

– Ну это вы знаете. Давка, Ходынка. Сотни пострадавших. Погибшие.

– Нет, я имею в виду, почему контакт, как вы говорите, был потерян?

– Отчасти потому, что это вообще было невозможно контролировать. Отчасти в этом была моя вина. Аукнулась мне моя старая история. Криво-косо, не напрямую, но аукнулась.

– Какая история?

– А вот вся работа-то моя там. Что-то они знали. Не целиком, не полностью, но что-то знали. Были какие-то переговоры, когда мелькнула фраза: нам ваши гарантии неубедительны. Вы вообще… у нас есть вопросы по части доверия вам. А я был горячий противник их участия. Это я их убеждал, что мы сами разберемся, что это дело московское, наше, что не надо поднимать хай.

– Как же московское, когда митинги были и в других городах?

– Ну, это так себе были митинги. Нет, понятно, что речь шла именно о Москве. И именно в Москве их было много. И они вели с нами переговоры.

– Они – это, еще раз, кто?

– Дружинники. Мы их так называли. Я не знал и не знаю официального названия их. Мы не ждали, что они выйдут, но эта фраза меня зацепила. «Мы будем решать по ходу дела, – они сказали. – Вам доверия нет. У вас проблемы с организацией».

– Что именно все-таки они имели в виду?

– Да вот те самые неудавшиеся переговоры… с той семьей, с которой ничего не вышло.

– Эта семья вас сдала?

– Нет. Не успели – мы их опередили.

– Тогда от кого могла пойти эта информация?

– Не знаю.

– Я все-таки не понимаю. Почему вы не думаете, что к этому мог иметь отношение ваш сын?

– Я бы не стал называть его сыном. Нет. Это был не он.

– Вы до сих пор этого не знаете?

– Нет. Не интересовался.

– Это очень странно. Почему вы так уверены, что это не он? Он слышал ваш разговор. Особенной близости между вами не было.

– Я знаю, что это не он, потому что… Я вам говорю, он переселился к нам. Я раз спросил: «Тебе что здесь надо? Ты почему тут вообще?» Он ответил: «Я здесь прописан, здесь и буду жить. И следить, чтоб ты свою деятельность не возобновил». Я говорю: «Ты очумел совсем? Ты куда лезешь-то?» Я взбесился, но работа-то наша уже прервалась к тому моменту. Так что я не то что реально опасался, меня сама постановка вопроса вывела из себя.