Анна Немзер - Раунд. Оптический роман

Тами: А мы много слушали. Нужно быть уверенным. Жалко, что Арик тебе этого не объяснил при всей вашей с ним близости.

Нина: Он-то мне как раз объяснил. Он-то как раз… Ты его в армии не застала, а я застала. Я помню, как он… (Нине трудно говорить. «При всей вашей с ним близости». Конечно, она была Арику в тысячу раз ближе, чем Тами. Конечно, она помнит, как они сидят на Фришман в какой-то забегаловке, узи валяется под пластиковым стулом, пиво в пластиковых стаканах, Арик свободен на два дня, он трет переносицу длинными пальцами и мучительно пытается сформулировать. «Ты понимаешь, Нинка… Я думал пойти цирковым путем. Что трапеция, что танк. Но для этого надо точно знать. Для этого надо прям железно знать… Я знал, а теперь не знаю…» – «Не распрямляешься при звуках Атиквы?» – «Пошути давай…» Она понимала. Но как ей про это сказать Тами?) Ты ревновала, да?

Тами: Нет.

Нина: А я всегда ревновала. Димку к Саше. Ужасно ревновала. И до сих пор.

Тами: Признак слабости.

Нина: Это вы были сильные, а я нет. Вы талантливые, а я нет. Человек имеет на это право.

Тами: Не думаю.

Нина: Имеет, имеет. Мне трудно с тобой говорить, но тут я знаю, что права. Моя слабость – мое спасение. Если бы я была сильная, я бы покончила с собой тогда. И я столько раз хотела, ты не представляешь. Я каждый раз, когда их вместе видела, думала: ну а что меня останавливает? И каждый раз просто трусила. Я даже думала: вот как, чтобы не больно? Ну вот таблетки, например. Феназепам. У нас всегда дома был. Я спать совсем перестала, когда Димку посадили. Мама мне выписала. У меня мама работала в Институте Сербского. Я столько раз сидела над этой пачкой, но я их даже высыпать на ладонь не могла…

Тами: Мама в Сербского?

Нина: Да.

Тами: Подожди.

Нина: Да.

Тами: То есть подожди… Мама твоя… у нее та же фамилия…

Нина: Да. Ты ее тоже интервьюировала. В эпизоде про карательную психиатрию. Ты просто не соотнесла.

Тами: Подожди… Я не помню… Их много было… Она сидела?

Нина: Нет. Обошлось. У нее запрет на профессию. Ты просто не соотнесла. Распространенная фамилия. А когда Сашку хотели дееспособности лишить, я пошла к матери и говорю… «Мать, если ты его не вытащишь, я повешусь». Она поверила. Близких отношений у нас никогда не было. Она всегда говорила, что меня дед избаловал чудовищно. Что я нервная и капризная. Но тут поверила. И испугалась. Представления не имею, как, с кем она договаривалась. Она не понимала, какая я слабая. Что я бы никогда на самом деле не смогла. Это я его вытащила. Слабость тоже, скажешь?

Тами: Зачем же ты его… Ты же его…

Нина: Слабость, Тами. Это все слабость.

Тами: Можно я закурю?

Я: Здесь, кажется, нельзя. А вообще плевать. Щас я какую-нибудь пепельницу…

Нина: Арик сделал меня… Арик всегда за меня очень переживал. За меня никто никогда не переживал. А Арик переживал и еще не…

Тами: Зачем ты согласилась на это… это даже расследованием не назовешь – на эту выходку идиотскую? Это же не метод.

Нина: Мы были придурки. Молодые придурки. Оставь нам на это право.

Тами: Вы не такие уж юные были. За тридцаточку вам всем было.

Нина: Да, есть такое. С возрастом у нас всегда были проблемы. Пограничная ситуация, осажденная крепость которая… ну, она провоцирует инфантилизм.

Тами: Пограничная ситуация делает тебя взрослее на несколько поколений вообще-то.

Нина: Это разные границы.

Тами: Зачем ты его вытащила?

Нина: Я так и знала, что ты не поймешь.

Тами: Так объясни.

Нина: Пользуясь твоей терминологией… Я жила в стране, которая только и знала, что компромисс. И до сих пор… только его и знает. Между милосердием и мухлежом большой разницы нет. Ищешь разницу, находишь компромисс, так и… На том и выжили. Это большое умение – искать компромисс.

Тами: Ты там не живешь уже.

Нина: Там нечего делать. Но все-таки большую часть жизни…

Тами: Хорошо, это неважно. Можешь объяснить все-таки?

Нина: Да все просто очень. Пожалела я его? Конечно, пожалела. Ты б на него посмотрела тогда. А еще… Я хорошо понимала, что Димка захочет быть с ним. А я хотела быть с Димкой. Мой единственный шанс был – быть с ними вместе.

Тами: Снова? После того…

Нина: Дай договорить, пожалуйста. Да, у них там была любовь, страсти в клочья, накал такой… высокоинтеллектуальный. Это вы были всегда страстные, влюбленные, а я нет. Я спокойнее. Я хотела быть рядом с ним. Мой единственный шанс быть с ним – это быть с ними вместе. Так что вот. Если разложить на составляющие – немножко милосердия, немножко жульничества. Немножко расчета – Дима же… Понимаешь… Я ему тоже была нужна. Когда вообще не нужна, это не длится. А у нас длилось. Я так рассудила: не может человек постоянно жить в страсти. Ему нужен какой-то угол покоя. Ну вот… Я и была этот угол. Вторая роль – неплохая роль. Мой единственный шанс был – успокоиться.

Тами: Не понимаю. Не понимаю.

Нина: Да ты и не поймешь. За пару дней до баттла Димка пришел, говорю: травы хочешь? Нет, говорит, дай я лучше суп сварю. Капуста есть у тебя? И сварил щи. Я тогда поняла. Как же объяснить-то. (Вдруг всплыло воспоминание: когда его посадили, она зашла к нему домой. Они у него редко бывали, они в основном у нее зависали, в дедовой квартире, неремонтированной, но здоровой. И вот тоже, как объяснить… Квартира-то у него была, а как часто он у нее торчал. Если совсем не хочешь – не будешь… Ну ладно. Тут, значит, что-то надо было забрать. Вещи какие-то. И вот она входит, родители дали ключ. Сами не могли… Входит она, значит. Гарсоньерка где-то в жопе мира. Во-первых, идеальный порядок. Всё по полочкам, всё на месте. Как в гостинице. Так смешно: сам весь крутой, сложный, перекрученный – а тут порядок какой-то такой… гимназический. А во-вторых… Стоят в прихожей две пары одинаковых кроссовок. Белые, как он любит. Черт знает, как называются. Но одинаковые. Одни чуть более поношенные, ну явно уже надевал пару раз. Вторые новые. Зайчик мой бедный, по типу – весь мир перевернул вокруг себя? А кроссы одинаковые. Ничего этого Тами не поймет, хоть умри.) Ну и вот.

Плохо было, когда он старался со мной затрахать все воспоминания о Саше. Замещение – это, знаешь… больнее удара нет. А потом, когда Сашка уже был с нами… это уже было другое. Я не сразу это поняла, но потом поняла. Когда щи. С кем-то – спор, бешенство, драйв, страсть, азарт. Язык тела. Химия. Безумие вот это все. А с кем-то – щи и норма. И Сашка мне всегда это объяснял. Он сам норму примерно в рот… в гробу видал, но право на нее признавал. Я и была правом на норму. А Сашка никогда монополистом не был. Ему это легко давалось. А компромисс – он в том, чтоб с собой помилосерднее. Димка мне потом сказал: «Нинка, не дури, конечно, я тебя очень люблю». Это того стоило.

Тами: После всего, что он сделал… вытаскивать его… После всей этой безответственности…